Майкл Бишоп - Сказки о воображаемых чудесах [сборник]

Когда его спросили, что вдохновило его на этот рассказ, автор ответил следующее:

«В детстве я ужасно боялся львов. Не могу сказать точно, откуда появился этот страх, но львы преследовали меня во сне. Когда я поздно возвращался домой от друга, то знал: лев идет за мной, ожидает меня в засаде. Многими годами позже, когда у меня у самого уже были дети, я снова вспомнил про этот свой страх. Я ходил в магазин за молоком и возвращался, когда уже стемнело. Шел снег, и почему-то я опять подумал о львах. К тому времени, когда я вернулся домой, в голове у меня уже сложился сюжет рассказа. Мне самому не до конца понятно, почему я поменял льва на тигра. Отчасти, может, это вызвано тем, как красиво контрастировала бы рыже-черная тигриная шкура с невероятной чистотой свежего снежного покрова. А может, для меня все еще невыносимы мысли о льве, поэтому использовать тигра мне было проще».

Для начала скажу, что зовут меня Люси Мэннерс, и мне двенадцать лет. Прошлым летом моя старшая сестра Тиз вышла замуж за мистера Рейнворта. Для меня это была печальная перемена, поскольку мы с Тиз все время проводили вместе. Мой брат Гоуленд сейчас с лордом Веллингтоном в Испании, сражается с французами. Поэтому, когда наступил январь, папа сказал, что ему надоел мой кислый вид, и отправил меня в школу к миссис Хэкетт на улице Грейт-Титчфилд.

В первый же день ко мне подошли две девочки. Я обрадовалась, думая, что сейчас заведу новых друзей, но вскоре обнаружила, что у них были иные намерения. Они назвали меня костлявой, сообщили, что мое муслиновое платье все измято, а туфли старомодны. Если верить Эммелин Твист и Амелии Фроггетт, то недостаткам моим не было числа; словно обзывательств было недостаточно, они постарались напугать меня глупыми историями о призраках.

— О, разве ты не слышала? — сказала Эммелин. — В школе поселилась безумная учительница, которой миссис Хакетт отказала от места!

— Она живет на одном из чердаков, — добавила Амелия. — Иногда слышно, как она говорит на иностранных языках, а еще бывает, что она зовет нас через дымовую трубу.

— А те девочки, — с огромным удовлетворением проговорила Эммелин, — что заговаривают с ней, не доживают до конца недели.

— Не верю я в это, — сказала я. — Кто умер? Думаю, никто не умер.

В один серый и ветреный четверг миссис Хакетт дала Эммелин, Амелии и мне длинный список немецких глаголов, который надо было выучить. У меня не было никакого желания сидеть над уроком, поэтому я забралась чуть ли не на крышу, в комнату под чердаком. Я совсем немного просидела там, когда услышала сверху шум: тихий прерывистый топот. У меня не было времени, чтобы решить, испугалась ли я: через трубу в комнату свалился скворец и заметался, натыкаясь на стены.

Из той же трубы просвистел голос:

— Англичанин! Англичанин! Моя птица улетела вниз! Принесите ее наверх, если вам будет угодно!

Я подумала, что это обращение какое-то грубоватое. Тем не менее, я вежливо сказала в трубу:

— Прошу прощения, мэм, но зачем вам птица?

— Какой глупый вопрос! — крикнула незнакомка. — Конечно, я хочу ее съесть!

Я открыла окно в надежде, что птичка вылетит через него. А потом я выбежала из комнаты и понеслась на чердак. Было довольно темно, и дорогу мне освещало лишь одно слуховое окно, через которое врывались дождь и ветер. Там пахло мертвечиной. Под ногой у меня захрустело: я опустила взгляд и увидела, что по полу разбросаны маленькие косточки, будто бы птичьи и мышиные. В потемках двигалась темная фигура. Поначалу я не могла ее разглядеть, но потом увидела женское лицо, и сердце у меня ушло в пятки. Лицо у нее было не с того конца. Оно находилось внизу темной фигуры, и подбородок едва не касался половиц.

Я подумала, что упаду в обморок.

Внезапно она ступила в луч неяркого света, и я увидела, что это была вовсе не женщина. Большей частью это был львица. А кроме того, у нее были пара потрепанных крыльев и приятное, но беспокойное лицо. Женская грудь была скромно прикрыта заношенной синей шалью, а в волосах виднелись папильотки, которые как накрутили много лет назад, так и забыли снять: на голове царил страшный беспорядок. Она представляла собой столь печальное зрелище, что я пожалела ее от всего сердца.

Мы уставились друг на друга. Она задумчиво стучала себя по бокам львиным хвостом.

— Прошу прощения, мэм, — сказала я. — Но вы ведь не этот, как его… сфинкс?

— Я не «этот, как его, сфинкс», — произнесла она беззаботно. — Я тот самый сфинкс. В Египте сфинксов много, но в Греции — только я одна.

— Ой!

Мы немного помолчали.

— Простите, мэм, — начала я робко. — Но нельзя ли мне расчесать ваши волосы? Мне очень нравится это занятие, и, судя по всему, ваши локоны давно нужно распутать.

Она слегка кивнула с высокомерным видом.

Поэтому я достала из кармана гребень и приступила к работе. У нее были как раз такие волосы, какие нравятся мне больше всего: мягкого золотистого цвета, и они слегка вились.

— Хорошую горничную найти сложно, — сказала я. — Видимо, не только для людей, но и для чудовищ.

— Чудовищ! — возмущенно воскликнула она. — Кого это ты называешь чудовищем?

— Прошу прощения, но у вас же тело льва, а лицо и грудь женские. И…

— Что за чепуху ты несешь! Мир кишит монстрами, и ты, несомненно, один из них. Обычно я стараюсь тактично обходить такие вопросы стороной, но ты просто вынудила меня. Лев — это тело сфинкса с головой кошки. Ужасное зрелище. А люди еще хуже. В человеке прекрасную голову и грудь сфинкса оскверняют руки отвратительной макаки и ноги, похожие на раздвоенную морковь. — Она вздрогнула: — Брррр!

В темноте раздался шум крыльев. Она резко повернула голову.

— Птица, — сказала она. — Скворец. Они совсем не добрые, эти птицы. Вечно называют меня гадкими именами.

— Ой! — сказала я. — Понимаю, каково вам. Есть тут две невоспитанные и невежественные девчонки, которые тоже обзываются.

— Раскуси их пополам, — посоветовала она.

— Не думаю, что миссис Хакетт это одобрит. Да и в любом случае, я не умею так широко раскрывать рот.

— А я умею, — заметила она, весьма довольная собой.

Несмотря на ее вздорный нрав, мы в тот же день стали друзьями, и всякий раз, как миссис Хакетт давала мне задания, которые я могла выполнить в одиночестве, я бежала наверх и выбиралась через слуховое окно на крышу, и мы проводили время в дружеских беседах. Ей нравилось сидеть где-нибудь наверху и взирать на мир сверху вниз. Если дамы или господа ехали по улице Грейт-Титчфилд на лошадях, она смотрела вниз на мостовую и бормотала: «Кентавры. Мерзкие кентавры».

Однажды, расчесывая ей волосы, я сказала:

— Как это случилось, Сфинкс, что вы пришли в Лондон?