Марина Дяченко - Ведьмин род [litres]

…Она так и не различила, какого цвета глаза у Руфуса. Тот пообещал Ивге Старж справедливый суд за эксперименты с инициацией, а Эгле пообещал свою защиту в обмен на свидетельство против Ивги. Там, в пригороде Ридны, Эгле вдохнула туман – со вкусом корицы. И выпустила на волю свое видение того, каким должен быть справедливый суд, – получилось что-то вроде объемного взрыва. Инквизиторов раскидало, будто кегли. Руфус спиной налетел на капот машины, но, падая, успел начертить в воздухе знак. У Эгле подкосились ноги, она чуть не потеряла сознание, но сумела удержаться, может быть потому, что рука у Руфуса в последний момент дрогнула. Эгле каким-то образом догадалась, что это сердечный приступ, инстинктивно потянулась, желая помочь, склонилась над ним и поняла, что сделать ничего не сумеет. Тут Руфус снова вскинул руку – и Эгле отпрянула, мгновенно оказавшись на крыше дома напротив.

Оперативники валялись на грязной земле, но Эгле знала, что они живы и даже здоровы, хоть и без сознания. Руфус смотрел снизу вверх, привалившись спиной к своей машине, это был очень выразительный взгляд, и Эгле бросилась бежать и через несколько мгновений была уже далеко, в двух кварталах. Горы звали, теперь уже определенно тянули ее, завлекали, и в какую бы сторону она ни посмотрела – на горизонте стояли эти горы…

В глубине коридора лязгнула, заскрипела, завыла железная дверь на несмазанных петлях. Эгле почувствовала ужас животного в капкане – в присутствии охотника.

– Да, – сказал Клавдий в трубку. – Прямо сейчас.

Прикинул в уме: минут семь им понадобится, чтобы конвоировать пойманную ведьму из подвала в комнату заседаний. Целая вечность.

– Господа, – он обвел собравшихся приветливым взглядом, – кстати, о единорогах… Госпожа Эгле Север любезно согласилась побеседовать с нами.

– Этого не будет, – сказал Мартин.

Он подошел и остановился у стола, рядом с Клавдием. Тот остался сидеть.

– Иначе что?

Мартин стоял так близко, что мог бы дотянуться сейчас до его горла.

– Я напомню ваши же слова, куратор. – Клавдий откинулся на спинку кресла, увеличивая дистанцию между ними. – Инициированная ведьма, сохранившая в себе человека. В мир явилось нечто, прежде небывалое. Мы решимся посмотреть в глаза этому новому или струсим и встанем в позу страуса?

Мартин скрипнул зубами.

– Мы же не звери, – тихо сказала Соня. – Мы вряд ли станем ее пытать… Но… Мартин, вы уверены, что она… в сознании? Или… она умело… мимикрирует? Вы знаете, ведьмы… отлично притворяются, обыватели говорят с ними, ничего не подозревая…

– Мы не обыватели, – заметила Элеонора.

– Это мистификация, – рявкнул Оскар, – я не понимаю, на что вы надеетесь! Мы что же, никогда не видели флаг-ведьмы?!

– Через три минуты, – Клавдий посмотрел на часы, – каждый из вас получит свой ответ.

На пороге этой комнаты она почувствовала себя, как на дне океана, где давит страшный груз со всех сторон, холодно, нечем дышать и одновременно воняет мертвечиной. Мир перед глазами расплывался, будто в мутной воде: она понимала только, что здесь инквизиторы, очень много, очень нервные и злые. Не различая лиц, двигаясь, как в тумане, она выдала заготовленную фразу:

– Это мое решение, я приняла его самостоятельно, никто не оказывал на меня влияния, я прошла инициацию по собственной воле, в одиночку, без свидетелей…

Кто-то в черной мантии подошел очень близко – Эгле съежилась. Колодки соскользнули, это было облегчение, Эгле только сейчас поняла, как сильно они ей мешали. Размытое изображение превратилось в человека, Эгле увидела прямо перед собой Клавдия Старжа. Он давил на нее одним присутствием, но Эгле так обрадовалась, что ухитрилась даже улыбнуться: она, оказывается, мысленно была готова к тому, что его низложили, арестовали или даже убили на месте.

– Патрон, насколько это оправдано с точки зрения безопасности? – спросил хрипловатый женский голос. – То, что случилось в Ридне…

– Неужели вы меня боитесь? – пробормотала Эгле. В комнате кто-то рассмеялся – неестественным нервным смехом.

– Если никто из нас не собирается стрелять в госпожу Север, – Клавдий внимательно ее разглядывал, – я думаю, мы обойдемся без потерь.

Он отошел, небрежно держа колодки в опущенной руке, и передал их кому-то в глубине комнаты. Эгле увидела Мартина у стола – тот стоял, вцепившись белыми пальцами в спинку тяжелого кресла. Эгле испугалась, встретившись с ним глазами.

– Это мое решение, – повторила, повысив голос. – Я не могу допустить, чтобы невиновный человек из-за меня пострадал… Тем более госпожа Ивга, которая…

Она осеклась: а если это тайна?! Если имени Ивги здесь никто до сих пор не произносил, если, явившись защищать, Эгле подвела ее и выдала?!

Мартин молчал, от него растекался ледяной холод, он был в ярости, в растерянности, он за что-то на нее злился. Эгле умоляюще растянула губы, надеясь, что он улыбнется в ответ, но Мартин молчал, будто каменная статуя.

Клавдий много раз представлял себе эту сцену.

Монета падает орлом – и Эгле Север вталкивают в комнату, где в кресле Великого Инквизитора уже сидит Оскар. Вызывают Руфуса, чтобы тот дал показания. «Флаг-ведьма», – звучит в комнате. «Ведьмин самострел», – отражается от стен. «Допросить с пристрастием». «Привести в исполнение».

Монета падает решкой… «Ведьма, сохранившая в себе человека». «Нечто, прежде небывалое». Об одной и той же девушке, в одной и той же комнате, устами тех же людей или почти тех же. Клавдию ли не знать, как это бывает.

Теперь монета балансировала на ребре.

Она мигнула, избавляясь от мути перед глазами, и впервые увидела всю комнату целиком – людей в черных мантиях у большого стола. Секунда, и они перешли в оперативный режим – все, кроме Клавдия и Мартина. Эгле смотрела, часто сглатывая, смотрела глазами инициированной ведьмы: бронированные жуткие твари, все разные, но каждый изнутри похож на ходячую пыточную камеру. Совет кураторов – собрание чудовищ.

Молодой человек, который единственный не был в этой комнате ни ведьмой, ни маркированным инквизитором, принес и поставил напротив стола канцелярский стул. Эгле поглядела на стул с ужасом, как на место казни:

– Но я уже все сказала…

Она умоляюще посмотрела на Клавдия – тот сидел, сохраняя для нее человеческий облик, во главе стола, и даже чуть улыбался:

– Одну минуту. Садитесь, пожалуйста. Так надо.

Его голос был мягким, но не допускал возражений.

Мартин не шелохнулся, только его пальцы, вцепившиеся в кресло, побелели и сделались похожими на птичьи.

Шатаясь, она подошла к стулу и села, привалилась к спинке и начала дышать ртом, так глубоко и медленно, как только могла. Мартин смотрел на нее, и она не могла понять смысл этого взгляда.