Игорь Вереснев - Хозяйки тумана [litres]

– Хоки не умирают. Но я заставил её убраться подальше, боли-то они боятся сильнее, чем мы. Боль – это наше оружие. Появятся снова – будем стрелять, не разговаривая. Правильно?

– Правильно! – первой выкрикнула Камилла, всё ещё прикрывающая ладонями живот.

И парни как по команде закивали:

– Да, будем стрелять. Нужно всем луки сделать.

– …Она мокрая. – Майка стояла возле флайера, сжимая в руках поразившую ментора стрелу. Смотрела на Виктора. – Это кровь хоки?

– Это вода. Хоки – всего лишь вода, туман. Они не люди.

Он подошёл к машине, заглянул внутрь. Бластер, светящийся зелёным огоньком полного заряда, торчал в чехле. Отличная добыча! Он и не рассчитывал, что удастся захватить флайер. Наверное, поэтому ментор так долго терпел.

– Ты и летать умеешь?! – недоверчиво и восхищённо спросил подбежавший следом малыш-Максик, тот самый паренёк, что первым решился удалить шип.

– Разумеется, – небрежно подтвердил Виктор.

Это была наглая ложь. Но как наставница управляла машиной, он помнил. Почему бы самому ни попробовать? Он повернулся к детям:

– Камилла, собирай малышню и залезай с ними в машину. Мы полетим, а остальные будут идти за нами, так быстрее получится. Посёлок близко – вон на тех холмах, видите? Ночевать дома будем.

– Ура!

Детвора радостно завизжала, кинулась к двери пассажирского салона. И Майка улыбнулась, а в глазах её вдруг появилась подозрительная поволока. Виктор невольно поёжился. Этого не хватало! Найгиль предупреждала, что такое неминуемо произойдёт, но он не хотел верить. А вот, кажется, начинается.

Люсор появилась внезапно, как обычно. Вышла из густого словно сок камышника утреннего тумана, подошла к сидящей на упавшем в воду стволе Найгиль. Стала в полушаге, безвольно опустила руки, склонила голову на плечо. В глазах – обида и страдание. Богиня мировой скорби.

– Я так и думала, что найду тебя в окрестностях этого гнусного стойбища, – покончив с безмолвным вступлением, Люсор кивнула в сторону невидимых за стеной тумана хижин. – Твой франкенштейн любит убивать. Зимой он стрелял в меня, сегодня – в Виноль. В Виноль, полторы сотни лет заботившуюся о детях! Вытащившую его самого из когтей шлейфокрыла! Менторы боятся подходить к детям, желающих работать в посёлке всё меньше. Да, мы бессмертные, но получить стрелу в живот чертовски больно, знаешь ли! Хотя откуда тебе знать – ты никогда в жизни не испытывала боли, ни физической, ни моральной. Ты бесчувственная эгоистка, всегда была такой, и в прежней жизни, и в этой. Ты рушишь наш мир, построенный с таким трудом. Зачем ты устроила этот глупый побег? Будешь любоваться, как дети умирают здесь?

– Наоборот, буду учить их жить без нянек, искать свой путь. Мы ошиблись, эволюцию нельзя отменить, нельзя через неё перепрыгнуть. Мы мечтали превратить человека в совершенное существо, дать ему всё и сразу. Хотели сделаться хозяевами этого мира, стать вровень с богами. И что в итоге? Кто мы теперь? Разве что, хозяйки тумана.

– Та-ак! – Люсор вскинула подбородок. – Значит, ты решила повернуть историю вспять. А ты помнишь, почему мы построили наш мир именно таким? Да ты и половины не знаешь! Ты ведь не видела стен, забрызганных кровью? Не видела изуродованных детских трупов?

– Сколько можно мстить? Полтысячелетия тебе мало?

– Мстить? – Люсор опустилась на бревно рядом с Найгиль. – Ты считаешь, то, что я делаю, – месть? Кому? Себе самой? Или тебе? Лишь мы двое помним, что было прежде. Остальных я освободила от ненужных знаний. Они счастливы и любимы. Они живут, наслаждаясь сегодняшним днём. И уверены, что завтрашний будет ещё лучше!

Люсор была искренна. Слова, жесты, поза – она всегда умела быть искренней. Даже когда откровенно врала. Непостижимым образом умудрялась забывать, что врёт. Найгиль покачала головой, признала:

– Ты права, лишь мы двое помним, что было прежде. И обе понимаем, что завтрашний день не станет лучше сегодняшнего. Его не будет вообще. Нет у этого мира завтрашнего дня. Разница между нами в том, что я хочу вернуть ему «завтра», а ты пытаешься «сегодня» растянуть до бесконечности. Не хочу спорить, кто из нас прав, давай попробуем обе. У тебя есть посёлок, и у меня теперь есть. Пусть твои дети живут по твоим правилам, мои – по моим. Не будем мешать друг другу.

Люсор помолчала, внимательно вглядываясь в лицо собеседницы.

– Ради нового эксперимента ты возвращаешь в наш мир страдание. Твоё стойбище – источник энтропии. Совершенная схема, созданная нами за столетия, теряет стабильность.

– Она не совершенная, не лги. Ты давно это поняла, иначе не сидела бы годами над ментоматрицей. Ты уже догадываешься, что исправить её невозможно, что требуются радикальные перемены. А я это знаю наверняка.

Люсор резко вскочила, подступила вплотную, упёрлась ногой в ствол у самого колена Найгиль, склонилась к ней.

– Я подумаю над твоими словами. Не обещаю, что приму предложение. По мне, лучше никакого мира, чем мир, заполненный страданиями.

Рассыпалась, не меняя позы. Эффектный жест. Найгиль смотрела, как оставшееся от бессмертной облачко сливается с клубящимся вокруг туманом. Прошептала, не обращаясь ни к кому:

– Мы обе знаем, куда ведёт дорога, вымощенная благими намерениями. Мы слишком долго идём по ней. Пора возвращаться.

– Люда! – Уайтакер осторожно потряс подругу за плечо. – Альментьев вызывает. Что-то хочет сказать тебе.

Сорокина уже и сама проснулась. С недоумением и тревогой посмотрела на хмурое лицо мужчины, глядящее с экрана интеркома.

– Илья? Что случилось?

– Пётр только что звонил мне. Новости из города.

– Минутку! – Людмила выскочила из-под одеяла, набросила халат, распахнула дверь. – Заходи!

Альментьев неуверенно шагнул внутрь, всматриваясь в полумрак спальни, непроглядный после ярко освещённого коридора.

– Я здесь! – Сорокина выступила из темноты. – Что в городе?

– Плохо в городе.

Как и следовало ожидать, новая администрация Альбиона оказалась слишком неоднородной. Прошло несколько месяцев, и люди, чьи деньги и влияние привели Эшли Уайтакер к власти, начали мешать новоявленному губернатору. Они жили по своим правилам и понятиям, не желая подчиняться законам. Да и одиозно выглядели рядом с интеллектуалами-учёными и экс-имперскими чиновниками. Услуги вынырнувших на поверхность в мутной волне мятежа больше не требовались, им надлежало вернуться на подобающее место.

Губернатор не думала, что с предстоящей чисткой возникнут затруднения. На её стороне было всё: признание и уважение большинства горожан, поддержка службы порядка, власть. К тому же она была решительной женщиной. Если кто-то не пожелает мирно «исчезнуть», она не остановится перед физическим устранением помехи.