Иван Миронов - Высшая каста [litres]

Бронированный лимузин Берии, разрезая фарами ранние сумерки, несся в западный пригород столицы. Рядом по форме сидел Гоглидзе, машина которого следовала за кортежем Лаврентия Павловича. Пассажиры общались неспешно, вполголоса. Берия в уже приподнятом настроении коньяком и последними событиями, которые развивались как нельзя лучше. Маленков, Молотов, Хрущев, Булганин и даже Каганович, все эти скисшие вожди, наконец осознали, что Сталин не оставляет им выбора, что без злого «друга Лаврентия» их прописке на советском Олимпе отмерено от силы полгода.

Интрига против Рюмина сработала. Мнительный вождь заподозрил скороспелого замминистра МГБ, с горячим энтузиазмом взявшегося за «дело врачей», в идиотизме, саботаже и политической близорукости. Арестованные под пытками или даже за папиросу писали под диктовку Рюмина совершенную ахинею. Компромат на Берию, на который рассчитывал Сталин, растворялся в потоках бреда про шпионаж в пользу всех разведок мира, безустанное вредительство и прочие гадости против партии и советской Родины. На подобном материале можно перестрелять всех кремлевских айболитов, но организовать грандиозный процесс по лекалам тридцатых годов, усадив на скамью всю старую сталинскую гвардию, никак не удастся. Рюмину требовалась срочная замена. Одной исполнительной жестокости было явно маловато. Новый министр МГБ Семен Игнатьев оказался перед сложным выбором. С одной стороны, люто исполнять волю дряхлого Хозяина чревато местью недобитых жертв после кончины вождя, а она, скорее всего, не заставит себя ждать. Однако протяни Сталин еще год-другой, Игнатьеву улыбалась судьба Абакумова, потерявшего доверие Кобы на попытках лавировать между верховной волей и интересами вождят. Игнатьев же, в отличие от своих предшественников, завершивших карьеру в лубянских подвалах, обладал утонченным политическим чутьем. В отношениях со Сталиным он избрал хитрую и нетривиальную тактику. Как правило, все министры, получившие распоряжение вождя, лично отчитывались перед ним, стяжая хвалу и гнев переменчивого нравом правителя. Игнатьев же, осторожный до славы и похвал, научился изящно перекладывать ответственность на своих замов, которые непосредственно стали докладывать Сталину о ходе расследования дел. Если Иосиф Виссарионович оставался доволен подчиненными Игнатьева, то государева признательность зеркально отражалась и на самом Семене Денисовиче, но как только еще вчера обласканный чекист попадал в немилость, то Игнатьев, вовремя уловив настроение Хозяина, тут же предлагал заменить опального следователя, предугадывая желание Сталина. Благодаря таким маневрам Игнатьеву удалось не только усидеть на министерском кресле, но и усилить аппаратный вес, сложив с себя прямую ответственность за политические дела, рожденные в его ведомстве.

Так получилось и с Рюминым. Как только Сталин стал высказывать недовольство следователем, Игнатьев тут же предложил его убрать, направив на менее ответственную работу, и тринадцатого ноября Рюмин отправился в Госконтроль. Но кому передать «дело врачей», чтобы не попасть в немилость вождя и в то же время остаться пушистым перед партийцами, обреченными Сталиным на заклание? Решение оказалось простым и логичным. Отдать судьбу Берии в руки самому Берии, поставив во главе следствия по «делу врачей» преданного соратника Лаврентия Павловича – Серго Гоглидзе. Таким образом Игнатьев умело умыл руки перед Берией, уверенный, что Гоглидзе сможет красиво заволокитить дело, создать видимость бурного и эффективного расследования: лупить людей, выбивая показания, выдумывать новых фигурантов, предъявлять громкие обвинения, тешить Хозяина свежими успехами, но при этом выводить из-под удара своих. Ну, а коли Гоглидзе не справится, перед Сталиным, конечно, придется отдуваться, но полгода он, Игнатьев, выиграет. А полгода по нынешним временам – большущий срок, всякое может случиться.

Берия пришел в восторг от маневра Игнатьева, разъяснив Гоглидзе, как обаять Сталина, ненавидящего сюсюканий с подследственными. И уже 24 ноября 1952 года Серго Гоглидзе докладывал Сталину, что собранными доказательствами и признаниями самих арестованных медиков установлена террористическая группа врачей, стремившихся сократить жизни руководителей партии и правительства.

Однако торжествовать Берия не спешил и имел на то тревожные причины. После того как Берия с Маленковым протащили Игнатьева на место Абакумова, Огольцова сослали главой госбезопасности в Узбекистан, теперь же его вызвали из Ташкента, назначили, как и Гоглидзе, первым заместителем министра государственной безопасности, а самое главное, сразу же по возвращении Огольцова принял Сталин, проговорив с ним на Ближней даче полтора часа. О чем шла речь, установить не удалось, но Берия небезосновательно полагал, что речь шла о судьбе его самого. Возможно, что «дело врачей» не больше чем хитрый маневр Сталина, который хочет ударить совсем в другом месте, как таран используя «мингрельское дело». Для этого ему и понадобился Огольцов.

– Что с Власиком? – Лаврентий Павлович задумчиво разглядывал проплывавшие за окном сиреневые пейзажи сумрачной Москвы.

– Заключение комиссии Игнатьев получил. Дело передали мне, мы свяжем его с «врачами-отравителями». Мол, Власик знал, но прикрывал их вредительскую деятельность. Не дал хода письму Тимашук, о котором ему было известно, ну, и разное баловство в довесок. Через две недели он должен прибыть в Москву, мы его сразу арестуем, предъявим обвинение, допросим. Уверен, что наш генерал-лейтенант упрямствовать не станет.

– Протоколы допроса нужны немедленно, хоть жилы ему рви. Без этих признаний Коба попытается его вытащить. Как только получишь протоколы, сразу докладывай Сталину. Если Власик потечет, он себя приговорит. Коба сдавшихся не прощает.

– Что делать с Поскребышевым?

– С ним тоже надо разобраться до Нового года. Организуем утрату документов, спишем на лупоглазого, обвиним в измене. Останется только Косынкин, этого пса Коба так легко не сдаст. Разберемся и с ним. Но Поскребышев Новый год должен встречать в тюрьме. Что ж, хотел Коба чистку, он ее получит.

– Игнатьев аккуратничает, хочет между струйками проскочить.

– Ошибается. Сегодня полумеры становятся смертельно опасными. А мы вроде как приехали. – Берия выглянул в окно, озирая монументальные фасады особняков на берегу Москвы-реки в поселке Рублево.

Грозный кортеж проследовал сквозь поселок, остановившись перед глухим высоким забором, окаймленным колючкой. Из калитки шустро выскочил старлей, оглядел машины, отдал честь и махнул солдатикам отворять ворота. Великолепный особняк XIX века, обросший современными пристройками, в которых обитала прислуга и охрана, возвышался в глубине сосновой рощи.