Иван Миронов - Высшая каста [litres]

– А как ты у нас оказался? – доктор решил представить Мозгалевскому юношу во всей красе.

– Мать меня привезла в Казань, там проходили семинары по гармонизации семейных отношений. Она мне дала каких-то таблеток, сказала, что это витамины. Мы пошли в сауну, и она начала делать массаж. Я вернулся с ней в номер и принял атерол, чтобы мозг быстрее работал, меня вдруг стало все раздражать. Мать приставала ко мне, и я ее убил. Я кусал ее и бил кулаками, но мне казалось, что это был не я, а кто-то другой. Но когда задушил ее проводом, мне вдруг стало гораздо легче, свободнее. – Егор осекся, нервно содрогнулся.

– Навещают тебя, Егор? – перевел тему Швачкин.

– Папа приезжает раз в два месяца. Дядя, бабушка и дедушка чаще, – жалко пролепетал пациент.

– А здесь чем занимаешься? – продолжал приставать к нему с вопросами психиатр.

– Книжки читаю. Пушкин мне нравится, Толстой. Жалко, что ребят здесь мало здоровых, не с кем поговорить. А вы меня скоро отпустите? Это же я тогда был под наркотиками, а сейчас я адекватный. Мне очень жаль, что с мамой так получилось. Честное слово.

– Кстати, Егор, познакомься, – доктор повернулся к Мозгалевскому. – Это Владимир. Вы какое-то время пробудете вместе. Человек он интеллигентный и разносторонний, найдется о чем поговорить.

– А почему он здесь? – требовательно спросил Сосинин, не обращая внимания на Мозгалевского, словно того и не было здесь вовсе.

– Это врачебная тайна, – улыбнулся Швачкин.

– А если папа спросит? Он должен приехать через неделю.

– С твоим отцом я сам объяснюсь, за это не переживай, – в голосе доктора прозвучало уязвленное самолюбие.

– Ну, окей, – одобряюще кивнул Егор, с легкой надменностью окинув взглядом Мозгалевского.

– Егор, я тебя больше не задерживаю. Тебя сейчас проводят в палату. – Швачкин махнул санитару, тот встал, дожидаясь Сосинина.

Молодой человек не спеша поднялся, чудаковато улыбнулся Мозгалевскому, сложил за спиной руки и покинул процедурную.

– Видите, Владимир Романович, ничего страшного. Парень как парень, – успокаивающе кивнул ему вслед психиатр.

– Только мать свою замочил, а так вполне себе нормальный, – процедил Мозгалевский.

– Временное помутнение рассудка, с кем не бывает. А вот если бы я ему про ваши подвиги рассказал, то он бы, наверное, вмиг со страха с ума соскочил. Лечить больных непросто, а здоровых лечить непросто вдвойне. Я прошу прощения, Владимир Романович, но у меня еще сегодня много дел, поэтому я сейчас назначу лекарства, и вы отправитесь к себе в палату. Хорошо? – Швачкин лучезарно заглянул в глаза арестанту.

– Лекарства? – переспросил Мозгалевский, нахмурив брови.

– Исключительно в среднетерапевтических дозах, не переживайте. Галоперидол и тизерцин по пятьдесят миллиграммов три раза после еды и три инъекции по десять миллиграммов аминазина.

– Зачем все это? – растерялся Мозгалевский.

– Да не волнуйтесь вы так, любезный Владимир. Галоперидол убирает психопродукцию, аминазин снимает агрессию, а тицерцин дает седативный эффект. Я бы сам этим «мазался», но правилами возбраняется.

– А никак нельзя обойтись без уколов? – не терял надежды на милосердие доктора Мозгалевский.

– Владимир Романович, карательная психиатрия в далеком прошлом. Никто не собирается превращать вас в овощ. Вы же человек прагматичный, как и я, верно?

– Ну, конечно! – Мозгалевский радостно затряс головой.

– Вот видите. И если мы с вами решим договориться о чем-либо, то вы мне понадобитесь трезвым и рассудительным, а не мычащим придурком. Но, по крайней мере, первый месяц щадящая терапия вам необходима. И больше со мной не спорьте. А то, как кокаинчиком по четыреста долларов за грамм шмыгать, это мы с удовольствием. Кстати, не уточните ли, что вы употребляли накануне совершения преступления? – вдруг вкрадчиво вопросил Швачкин.

– Да я не…

– Не нервничайте так, Владимир Романович, – отступил Швачкин. – Это был риторический вопрос. Идите пока в палату. Меня несколько дней не будет, потом зайду. Все распоряжения относительно вас сделаю. Отдыхайте, осваивайтесь.

Строгий, но обнадеживающий тон Швачкина взбодрил Мозгалевского. Спорить было незачем и не о чем. Он поблагодарил Николая Николаевича, заверив, что в долгу оставаться не привык. Доктор лишь лениво кивнул, растянув вялую улыбку. Прервав любезности, Швачкин распорядился проводить арестанта в палату, где его дожидался Сосинин.

– Здорово, – развязно приветствовал Мозгалевского молодой человек в просторном светлом помещении на шесть коек. – Ложись возле дверей. Я не люблю, когда напротив меня спят.

Мозгалевский молча сел на крайнюю панцирную кровать, пытаясь собраться с мыслями.

– Не кисни, дружище. У вас вся страна сумасшедшая, особой разницы не почувствуешь. Хотя, знаешь, я в Лондоне с Песковым-младшим дружил, и с Ильей Медведевым, и с Лизой Железняк. Вот это психи, а здесь так, маргиналы с завышенной самооценкой, ну, или, как мы, от тюрьмы косят. Кстати, если с персоналом договориться, они такие фантастические препараты могут колоть, грибы отдыхают. Но мне сложно, папа наличных не дает, сам со Швачкиным все вопросы закрывает. А у тебя по-любому деньги есть, если бы не было, тебя бы ко мне не подселили. Швачкин не любит благотворительности. Скажи адвокатам своим, пусть лавешку закинут. Можно будет договориться с Ленкой, старшей медсестрой, она иногда дежурит по ночам, вместе с ней и раскумаримся. Она может такое вымутить! Братан, это бомба! Только приставать к ней нельзя. Это телка Швачкина, по крайней мере, он так считает, – Сосинин гадко засопел. – Хотя под местной анестезией о бабах и думать забываешь. Швачкин говорит, что это временное явление. Врет, наверное, козел.

– А здесь нельзя договориться, чтобы тебя не кололи? – Мозгалевский старался не пересекаться взглядом с Сосининым.

– Думаю, можно. Но зачем? Я бы и на воле этим компотом бахался. Был бы сейчас счастлив, на свободе, и мама жива, – парень неожиданно всхлипнул.

– На свете счастья нет, но есть покой и воля, – сам себе продекламировал Мозгалевский.

– А Пушкин молоток! – оживился Егор, прикуривая сигарету. – Счастье есть, главное правильно подобрать препараты. Швачкин так говорит, а сам бухает мрачно.

Мозгалевский молча расстелил постель и завалился на койку. Сосинин тарахтел не переставая, о чем-то спрашивал и тут же сам себе отвечал. Молчание соседа явно не обескураживало парня, совсем наоборот, подбадривало его словоблудие. Вскорости принесли несколько запечатанных коробок, в которых оказались роллы, пармская ветчина и пармезан. Мозгалевский к деликатесам не притронулся, а парень жадно и некрасиво сожрал все содержимое.