Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

— Ну, воровать Митрошка не начнет, — рассудительно отозвался Дом.

— Так изъясняться будет так, что мы его понимать перестанем, — возразил Званцев.

— Я словари найду, — сказал Дом. — Есть ведь словари, чтобы перевести с жульнического языка на обыкновенный?

— Может, и есть, — сказал Званцев. — Но меры надо принимать радикальные. Уж больно прилипчива эта зараза, прилипнет и не отпускает. По детству своему помню.

Перевоспитание Митрошки продвигалось туго. По взаимному согласию Званцев и Дом делали вид, что не понимают Митрошку, когда тот начинал изъясняться по фене. И сколько бы это продолжалось, Званцев не знал, но выручила командировка за Урал.

Узнав о предстоящей поездке, робот довольно музыкально пропел:

— У тебя не было матери, — жестко сказал Дом. — Разве только учесть материнскую плату заводского компьютера…

— Детдомовские мы с Витьком, — вздохнул Митрошка. — «Коридоры детдома были школою нам, тюрьмы стали для нас академией».

— Очнись, — Дом легонько стеганул робота слабым разрядом.

Блатная романтика очаровала Митрошку, воровской язык его завораживал.

Однако Званцев и Дом по-прежнему делали вид, что не понимают, когда робот обращался к ним по фене.

— Понимаешь, Званцев, — сказал Дом, — я тут выяснил. Феня — это искаженно. Правильно надо говорить офени. Было такое племя торговцев-коробейников, они и выдумали собственный язык, чтобы люди их секреты не понимали. А от них уже и пошло. Но наш-то, наш-то! Прямо хоть бери его и память стирай!

— Это не метод, — сказал Званцев. — Надо чтобы он сам от дурной привычки отказался.

— Гапоны. — сказал Митрошка. — Мусора. Красноперые.

Дом и Званцев промолчали, словно эти слова, сказанные с несомненной ругательской интонацией, относились не к ним.

К концу командировки стало очевидно, что робот воровской фразеологией переболел. Он все реже употреблял феню в разговорах, постепенно перестал качать из Интернета воровские романы конца двадцатого века, не упоминал о своем знакомстве с блатарем и самостоятельно пришел к выводу, что любой преступник — обуза на шее общества, следовательно, использование воровского жаргона есть не что иное, как вызов этому обществу.

— Давно бы так, — сказал Званцев одобрительно. — Выкинь мусор из головы, Митрошка, и помни, что русский язык велик и могуч.

— А английский? — жадно спросил Митрошка.

— И английский, — согласился Званцев. — Он тоже велик и могуч.

— А французский? — продолжал интересоваться робот.

— Отстань, — утомленно сказал Званцев. — Любой язык велик и могуч. Кроме жаргона, которым пользуются малые группы людей. Заметь, не народности, а именно общественные группы.

— Вроде программистов? — не унимался Митрошка.

— Видишь, — вздохнул человек. — Когда захочешь, ты все правильно понимаешь.

— Космонавты тоже пользуются жаргоном, — через некоторое время объявил Митрошка. — И врачи. Значит ли это, что они находятся на одной социальной ступени с преступниками?

— Митрошка, — сказал Званцев. — Лучше бы ты занялся русским языком. Или английским.

— Лучше русским, — сказал робот. — Боюсь, что на английском ты снова перестанешь меня понимать.

Неделю или две Митрошка изъяснялся на старославянском языке.

Еще через неделю он вовсю использовал молодежный сленг.

К концу командировки он пытался объяснить Званцеву, в каких случаях до реформы письменности использовались буквы «ять», «ер» и «i».

— Между прочим, получалось очень красиво, — заметил робот. — Реформа обеднила русский язык.

— Слушай, Званцев, — озабоченно заметил Дом, — что-то не так идет. Мы кого, филолога растим?

— Ничего, перемелется, — махнул рукой человек. — Главное, что феней не пользуется. И идиотские мысли выбросил из своей металлической башки.

— Не всегда коту творог, бывает и головой об порог, — согласился Дом.

— Дом, ты что? — удивился Званцев.

— Дурак дом построил, а умница купил, — признался Дом.

Званцев тихо вздохнул.

Болезнь и в самом деле оказалась заразной и обещала быть затяжной.

Дом неосознанно брал пример с робота Митрошки, он уже самостоятельно добрался до толкового словаря русского языка Владимира Ивановича Даля.

Летним спокойным днем, вернувшись с работы, Званцев обнаружил отсутствие Митрошки. Это только в экспедиции всегда требуется, чтобы робот был под рукой, вернувшись с поля, Званцев всегда давал техно-морфам свободу — пусть набираются житейского опыта. Тем не менее Званцев поинтересовался у Дома:

— Ты Митрошку видел?

— А как же иначе, Званцев? — удивился Дом. — Я и сейчас его вижу. Мы ведь на френдлинии.

— И чем он занят? — поинтересовался человек, беря в руки ложку и одобрительно принюхиваясь к ароматному супу, дымящемуся в тарелке.

— Научными изысканиями, — сказал Дом. — Он в последнее время средствами межличностной коммуникации интересуется.

— Это еще что за блажь? — удивился Званцев, решительно опуская ложку в тарелку с супом.

— Ну почему блажь? — возразил Дом. — Серьезная работа. Он ее по завершении хочет отправить в «Вопросы прикладной ксенологии», у него там знакомый компьютер на сортировке файлов сидит. Обещал протолкнуть.

— Ученый, — с осуждением в голосе сказал Званцев. — В науку через черный ход не лезут. И чем он конкретно занимается?

— А ты сам посмотри, — сказал Дом миролюбиво. — Тебе картинку вывести?

Картинка была такой, что Званцев оставил ложку в тарелке.

Митрошка стоял в песочнице, вытянув хвост и опустив морду. Похожий на гигантскую игрушечную собаку из голубого пластика, он нежно что-то рычал испуганно жмущейся к песку собачонке.

— Вот, посмотри, — сердито сказал Дом. — Вот так себя высокоинтеллектуальная машина ведет. Честно скажу — несерьезно для техноморфа.

Собачонка, похоже, думала точно так же — она осторожно потянулась острой мордочкой вперед и робко попыталась тяпнуть робота за переднюю лапу. Зубы скользнули по пластику, собачонка нервно отскочила назад и недоуменно залаяла.

— Представляешь, Званцев, — сообщил Дом. — Это он уже немного отошел. Теперь он в сквере только до обеда сидит, а первые дни домой возвращался только для того, чтобы батареи подзарядить, и то не каждый день.

— Так он что, собакой себя вообразил? — удивился человек.

— Ну почему собакой? — с не меньшим недоумением отозвался Дом. — Не собакой он себя вообразил, великим зоопсихологом. Ты думаешь, он с этой сучкой заигрывает? Как бы не так, он пытается с ней общаться.

— Сбой программы?

— Как же! — отверг предположения Званцева Дом. — Нет у него никакого сбоя. Просто Митрошка решил, что общаться можно с любым живым существом, надо только язык его понять. Ты бы видел, как он с голубями ворковал!