Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

Кедры Таганцев никогда не видел, но особенно по этому поводу не расстраивался. А насчет того, чтобы в Тихом океане ноги намочить… Ну мочил их он, и неоднократно, в Балтийском море, трудно было надеяться, что эта процедура чем-то отличается от тихоокеанской.

— Людей интересных увидишь, — сказал внутренний голос. — В народной гуще побываешь. Ты ведь даже не представляешь, чем этот самый народ пахнет!

Чем народ пахнет, Таганцев прекрасно знал, поэтому в народную гущу лезть и пропитываться народным духом у Таганцева желания никогда не возникало.

«Ладно, — легкомысленно сказал он себе. — Можно и поехать. Посмотрю на людей, люди на меня посмотрят. С интересными попутчиками в дороге пообщаюсь. А быть может — чем черт не шутит! — может, и любовь новую встречу. Ведь сколько фильмов показывали, когда он или она встречали в дороге свою единственную или своего единственного». Таганцев фильм «Вокзал для двоих» очень уважал, он считал, что все в жизни бывает как в кино. Иначе откуда же сценаристы идеи берут?

— Какая любовь? — вздохнул внутренний голос. — Ты на себя в зеркало посмотри! Открою тебе тайну, Ваня, есть на земле определенные узлы, появление в которых меняет личные качества человека и определяет его судьбу. Когда в таком месте оказывается даровитый или наделенный талантом человек, он выигрывает безнадежное сражение, основывает династию, создает гениальную книгу или пишет не менее гениальную картину, ваяет, лепит, создает научные теории, делает открытия.

— А я что, династию буду основывать? Цзинь или Тан?

— Ванька, — сказал внутренний голос. — Молчи, не буди во мне зверя. Собирай чемодан.

Вопреки опасливым ожиданиям Таганцева, поезд оказался чистеньким, и пахло в нем хлоркой и стиральным порошком, но глаза не резало, и это внушало надежды. Обычно в наших поездах белье выдают серое и влажное, матрасы, на которых приходится спать, покрыты желтыми пятнами, навевающими нехорошие мысли об их происхождении. А тут можно было даже ожидать чая. И проводница была не прожженной мымрой, прошедшей Крым, рым и медные трубы, а довольно миловидной русоволосой девицей в сером костюмчике с мини-юбкой, белой сорочке и в черном галстучке. Туфли, правда, были на низком каблучке, так ведь понимать надо, сколько ей за сутки приходится гойдаться по вагону, на шпильках она быстро бы сомлела.

Проводница проверила у Таганцева билет, заглянула в паспорт и пропустила в вагон.

Вагон встретил нашего путешественника задорной песней известного барда Михаила Смотрова:

Веселенькое начало!

В купе Таганцев вошел первым, остальные задерживались, а быть может, даже еще не купили билет. Таганцев распихал вещи под сиденье и порадовался тому, что у него нижнее место, а потом быстро помолился, чтобы верхние места не достались какому-нибудь старичку, а тем более дамочке. Старички просят поменяться местами по причине своей немощи, а дамочки хотят того же исключительно вследствие своей принадлежности к женскому полу. Поэтому хотелось, чтобы верхние места достались молодым людям, но не развязным, которые принимаются пить водку и дерзить старшим, едва оказавшись в вагоне, а воспитанным и интеллигентным ребятам, желательно в очках и с детства чурающимся физической культуры и уличных потасовок.

Шло время, но в купе никто не заходил. Таганцев уже нетерпеливо поглядывал на часы, до отхода оставалось пять минут, появилась возможность хоть часть пути проехать в гордом одиночестве, читая книгу или просто листая иллюстрированный журнал, заготовленный на поездку.

Но он не угадал.

Поезд уже тронулся, и за окном поплыли родные знакомые пейзажи, когда дверь в купе распахнулась и ввалился полный мужчина с большой дорожной сумкой и небольшим саквояжиком в одной руке и клетчатым носовым платком в другой.

— А вот и я! — возвестил мужчина, как это обычно делают цирковые клоуны.

— Рад за вас, — с некоторой сухостью в голосе сказал Таганцев. Ну не должен ведь он был бросаться незнакомцу на шею!

Мужчина поставил сумку рядом со столиком, сел, вытирая пот с лица платком.

— Будем знакомиться, — сказал он. — Иван Александрович.

— Иван Федорович, — представился Таганцев.

— Тезки, значит! — радостно вскричал попутчик. — Прекрасно, прекрасно… Далеко путь держите?

— Во Владивосток, — сказал Иван Федорович.

— Далеко, — посочувствовал Иван Александрович. — Я ближе. В командировку?

— По делам, — сухо сказал Таганцев.

Попутчик его был типичным пикником, как их описывают психологи. Полный, веселый, жизнерадостный, всегда готовый подхватить чужую шутку. Чувственные губы говорили о чревоугодии и определенной тяге к противоположному полу. Наметившееся брюшко свидетельствовало, что Иван Александрович ведет спокойный образ жизни, а работа у него преимущественно сидячая, обещающая в ближайшем будущем некоторое ожирение и обязательный геморрой. От таких людей, как правило, неприятностей не бывает, чего Таганцев втайне опасался.

Дверь в купе отодвинулась в сторону, вошла проводница, проверила и забрала билеты. «Чай будете пить?» — спросила она. «Попозже», — сказал Таганцев. «Белье брать будете?» — «А что, не берут?» — удивился Таганцев. «Разные люди бывают, — сказала проводница. — Тридцать два рублика за комплект и по шесть рублей за стакан чаю, если будете заказывать».

За окном уже проплывали окраины города, пошел лес, отгороженный от железной дороги низенькой железной оградой, у железнодорожного полотна несколько женщин в оранжевых куртках дорожных рабочих несли на могучих плечах рельсу. Суетливый мужичонка в такой же куртке показывал, куда надо рельсу отнести. С женщин, что ровным строем выступали, почти не сгибаясь под тяжестью рельсы, можно было рисовать картину. Это почувствовал и Иван Александрович.

— Каковы? — с ласковым изумлением и нежным восторгом, почти переходящим в экстаз, сказал он. — Коня на скаку остановят, в горящую избу войдут!

— Пьете уже?

В купе без стука вошел хмурый озабоченный милиционер. Из-за его широкой спины выглядывал второй — молоденький и робкий, судя по поведению — стажер.

— Что вы, товарищ милиционер, — сказал Иван Александрович, задвигая судорожным движением ноги сумку дальше под стол. — Женщинами любуемся.

Милиционер подозрительно глянул в окно, но процессия женщин, торжественно несущих рельсу к месту будущего ремонта, осталась далеко позади, а за окном расстилался чисто производственный пейзаж — бетонная площадка, на которой неравномерными кучами было насыпано что-то черное, напоминающее одновременно гумус и антрацит.