Сергей Синякин - Ветеран Армагеддона [сборник]

Иногда их настигала смерть — неожиданная, глупая, какой она, собственно, всегда и бывает. Валя Бондаренко погиб на земле. Это случилась незадолго до старта «Востока». Валя был самым молодым в отряде — ему исполнилось двадцать четыре года. В тот день заканчивалось его десятисуточное пребывание в сурдокамере. Давление в камере было пониженным, и это компенсировалось избыточным содержанием кислорода. Валя закончил медицинские пробы, снял клейкие датчики и протер места их крепления ваткой, смочив ее в спирте. Ватку он, не глядя, бросил, она упала на спираль включенной электроплитки, и пламя, съедая избыточный кислород, мгновенно охватило пространство камеры. На Валентине загорелся тренировочный костюм, он пытался сбить пламя, по молодости рассчитывая справиться самостоятельно, и не подал сигнал дежурному. Когда Валю вытащили, он еще был жив и только говорил: «Я сам виноват! Я сам!», даже в этой обстановке беспокоясь о товарищах, которых могли наказать за его оплошность. Он жил еще восемь часов и погиб от ожогового шока.

Ребята в отряде звали его Звоночком. Он был отличным товарищем. Никогда не обижался на розыгрыши и подначки. Однажды он забрался по водосточной трубе на пятый этаж к стоящему на подоконнике ребенку. И погиб так глупо… Собственно, любая смерть, которая приходит без времени, глупа и несправедлива. Смерть должна приходить, когда человек устал от жизни, когда за спиной долгие десятилетия, когда тебя окружают внуки и внучки, а не тогда, когда ты молод, здоров и полон решимости познать и изменить окружающий тебя мир.

Какие молодые и дерзкие они тогда были!

В марте шестидесятого они жили в маленьком двухэтажном домике спортивной базы ЦСКА. Домик располагался на территории Центрального аэродрома имени Фрунзе. На правах старожилов — ведь они приехали первыми — всех встречали Павел Попович и его Марина. Сколько было шуток! Сколько было розыгрышей! Как они отчаянно рубились в футбол на маленьком поле, совсем не думая о травмах и не задумываясь, что вскоре многим из них предстоит ощутить тяжелое и неудобное бремя славы!

Генерал, не задумываясь, отдал бы десяток лет оставшейся ему жизни, чтобы вновь оказаться в тесной комнатке импровизированного общежития и ощутить поддержку друзей.

— Лидеры закончили забег на короткую дистанцию, — объявил диктор по стадиону. — С результатом одиннадцать и две десятых секунды новым чемпионом России стал спортсмен из Магнитогорска Алексей Михайлов.

Генерал встал и, горбясь, пошел на выход.

Тоскливо было на душе. Тоскливо и погано, словно он сам совершил что-то непростительно низкое и подлое. Машина ждала у входа.

Водитель был служащим срочной службы. Он гордился тем, что возит генерала. Первое время он порывался выскочить и открыть дверь, но Юрий Алексеевич ему запретил это делать. Не привык он к холуйству и не хотел к нему привыкать.

Пустота поселилась в генеральской душе. И с этим ничего нельзя было поделать, к этому, как сказал мальчик из уголовного розыска, тоже надо было привыкать.

Однажды лидеры заканчивают забег. И переходят в разряд бывших лидеров. И к этому тоже следовало постепенно привыкать. Не мальчик — шутка ли, шестьдесят с хвостиком ему было уже. Время, когда нормальные люди садятся и неторопливо подводят итоги.

Человек ко всему привыкает.

Рано или поздно он осваивается в любой обстановке. Постепенно Скрябин на новом месте обживался. Он уже начал вести деликатные беседы у забора с вдовой соседкой Ангелиной. Было ей около тридцати лет, была она грудастой, плотной, как всякая истинная егланская казачка, а говорила низким грудным голосом с хрипотцой, которая волновала Скрябина безмерно. Что и говорить, казачке внимание городского жителя льстило, видно было по ее задорному виду, что и иные виды ухаживания со стороны Скрябина она приняла бы с не меньшей благосклонностью, и даже разочарованной казалась оттого, что слишком уж деликатно он себя вел, не в пример местному мужскому населению. В Еглани нравы были простые, здесь любимой женщине вместо букета роз зачастую дарили поросенка с парой тонн комбикорма для его прокорма, поэтому журавлиное поведение Скрябина Ангелине казалось слишком изысканным, в то время как, по мнению самой Ангелины, воздыхатель ее давно уже должен был перемахнуть через забор, сжать жесткими ладонями жаждущие любви круглые перси и с нежной хрипотцой спросить:

— А что, любушка, пуховые перины в твоем доме давно не взбивали?

Бывший муж Ангелины не в пример решительнее был, и за то частенько и крепенько его бивали чужие мужья. Может, за всю решительность да влюбчивость и смерть принял — пальнули ему в спину в одном из сражений третьей гражданской под Новочеркасском. Ангелина и от Скрябина ждала решительности и отваги, только напрасно — не перемахивал Скрябин через забор. И к персям, подлец, не тянулся.

Вместо этого он вел с казачкой светские разговоры.

Вот и сегодня он вышел из хаты, где книги хранились, трусцой по двору пробежался, заметил стоящую у забора Ангелину, подкатил с приятной улыбкой: мол, как почивали, дражайшая Ангелина Ивановна? Комар ночью не кусал?

И ведь не скажешь ему прямо, что плохо почивала, больше бессонницей маялась, комара злокусучего да нахального понапрасну ждала.

— Да где ж их, комаров-то взять? — с прямым намеком вздохнула Ангелина. — После смерти моего Коленьки им и не сезон. Видать, по другим огородам летают! Вам-то спокойно ли спалось?

Проклятому городскому ухажеру спалось нормально. И дел у него, как всегда, было выше крыши. Проводив Скрябина взглядом, вдова вздохнула и преисполнилась внутренней решимости. В конце концов, и круторогие бараны на ярмарку не рвутся, их туда на веревочке ведут.

Скрябин между тем за работой и об удовольствиях не забывал.

Карточки на книги заводить да формуляры открывать — дело нехитрое, но утомительное. Посидишь за столом, глотая бумажную пыль и вдыхая свинцовые запахи типографских красок, и хочется отвлечься, хочется отдохнуть от трудов праведных. А где это лучше всего сделать?

В Еглани было единственное место, где человек мог отвлечься от одуряющей действительности, — бар «Гнедой аргамак». Скрябин и Денис Завгородний сидели в баре. И непросто сидели, штаны протирая, а с толком, как все другие посетители. Время от времени в бар входили славные бойцы повстанческой армии. Иные покидали его быстро, по-походному опрокинув стаканчик егланского самогона, который, как говорили, по крепости не уступал легендарной мексиканской текиле. Другие, напротив — задерживались и через некоторое время покидали бар в сопровождении товарищей, старавшихся расстегнуть сидельцу пуговицы гимнастерки, рассупонить ремень или каким-нибудь иным народным методом доставить известное облегчение. Боев за правое дело пока не предвиделось, и народ отдыхал как умел.