Тери Терри - Разрушенная [litres]

Если бы только…

С другой стороны, нас предал не Бен, а то существо, в которое превратили его лордеры. В конце концов, нечто подобное случилось и со мной, поэтому я понимаю ситуацию лучше многих других. Я не могу бросить Бена, пока есть шанс вернуть его. И не брошу.

Бена готовят. Он лежит на одной из тех кроватей, которые словно обнимают тебя. На такой же мне делали ТСО. Специалисты проверяют мониторы, провода, капельницы и сканер. Все это время Бен не отпускает мою руку

– А если я чихну? – шутит Бен. Ему кажется невероятно забавным, что операцию будут делать через нос.

– Не чихнешь, и ты сам это знаешь. Тебя обездвижат. Все будет парализовано, кроме речи.

Наркоз начинает действовать, его пальцы слабеют.

– Не беспокойся, держу. Все хорошо, – говорю я, но мне страшно.

Эти три месяца дались трудно: Бен осознал, что с ним сделали, каким процедурам и манипуляциям подвергли, чтобы превратить в агента лордеров. Нелегко было примириться и с ролью Тори: она сохранила воспоминания, но все равно предпочла остаться на стороне лордеров. Бен лишь недавно начал возвращаться к жизни с надеждой на то, что экспериментальная микрохирургия вернет украденное.

Доктор Лизандер бросает на меня взгляд через приборы и оборудование и кивает:

– Все в порядке, Бен. Начнем?

– Нет, я передумал. Да шучу, конечно! Приступайте.

– Хорошо. Прежде всего я удалю чип – это рутинная процедура.

Мера необходимая, чтобы никто не смог активировать чип и причинить Бену боль или убить его, как убили Тори. Мой чип удалили несколько месяцев назад.

Доктор Лизандер работает удаленно: всматриваясь в контрольные мониторы, она управляет сканером и микроскопическими роботизированными инструментами. Время идет медленно, секунды кажутся минутами.

– Чип удален, – говорит наконец она. – Ты в порядке?

– В порядке. Здорово. Продолжайте в том же духе, – отзывается Бен.

– А теперь скажи, что ты чувствуешь. – Доктор объясняет, что во время операции, при исследовании участков хранения памяти, будет проведена микростимуляция различных нейронных областей мозга и в зависимости от реакций восстановление поврежденных нейронных связей.

– Ладно, поехали, – говорит Бен. – Синее, синее море. Запах рыбы и чипсов. Женщина… Я вижу женщину. Моя мать? – Он начинает ее описывать, но говорит, что это не его родная мать. Потом голос его меняется на детский, с пронзительной ноткой паники. – Мамочка? Мамочка?

– Все хорошо, Бен. Я с тобой.

– Кто такой Бен? Я – Нейт. Мамочка? Кайла? – Голос снова нормальный. – Я помню маму!

– Хорошо, – подбадривает его доктор Лизандер.

Он молчит.

– Бен?

– Здесь. Не успеваю все сказать. Иногда я как будто там, а иногда словно смотрю на фотографию.

– С памятью так бывает. Что ж, я собираюсь восстановить последние глубокие связи. Это довольно сложно.

– Буду знать.

– Описывай свои ощущения.

Бен говорит быстро, называет людей и места. Потом…

– Кайла?

– Да?

– Группа. Я опоздал. Прибежал, а ты уже там. Новенькая. Я помню! Помню, как в первый раз увидел тебя, такую красивую, бесподобную.

Знаю, он не может ни почувствовать, ни ответить, но только еще крепче сжимаю его руку и удерживаю слезы: работает. Он помнит меня.

Бен вдруг охает.

– Больно. В боку… боль обжигающая…

– Да, у тебя там шрам, старая колотая рана, – успокаивает его доктор Лизандер. – Что еще? Бен? Отвечай!

– Нет. – Голос меняется. Злой… – Нет!

– Бен? Бен?

Ответа нет.

– Бен? – Это уже я. – Нейт? Ты как?

– Денди. Я – денди, спасибо, что спросила. – Облегченно выдыхаю. Но что с его акцентом? Не столько сельский, сколько лондонский.

– Мы уже почти закончили, – сообщает доктор Лизандер.

Вскоре сканер и инструменты убирают. Вытирают Бену капельку крови под носом. Вот и все.

Глаза его закрыты – дозу седативных увеличили, и теперь он будет спать.

– Иди домой, Кайла, – говорит доктор Лизандер. – Сейчас отправим его в отделение для выздоравливающих. Пока спит, проведем мониторинг. Дня через два будем знать, как все прошло.

Но я остаюсь. С Беном или Нейтом, – кто бы он ни был. Главное – теперь он меня помнит.

Позднее лето. Я настояла на том, чтобы пройтись одной. Скай прыгает рядом – такой же резвый, хотя все еще прихрамывает. Иду, а мысли вертятся и вертятся. Столько того, что мотивировало меня долгое время, попытки узнать, кто я такая и откуда… Каждое новое откровение разбивало стены в моей голове, но имело свою цену. Закончится ли все сегодня?

Каждый ищет что-то. Или кого-то. То, чего недостает. Почему же я должна быть исключением?

Маминого сына, Роберта, так и не нашли, но она не сдается и продолжает искать, с помощью ПБВ, ставших теперь государственным агентством. Мак и Эйден посвящают работе в нем все свое время.

Мама отказалась баллотироваться в премьер-министры, хотя видеть ее в этой должности хотели многие. Грегори, с которым мы видимся время от времени – кем бы он ни был в прошлом, теперь он мой дедушка, и многие перемены к лучшему произошли благодаря ему, – заметил, что люди, достойные власти, не хотят ее, а жаждущие, наоборот, ее недостойны. К какой именно категории Грегори относит себя, он не сказал. Так или иначе, власть досталась какому-то новичку, страстно ее желавшему, и новому правительству, а Ди-Джей и его друзья некоторое время присматривали за ходом дел.

Будет ли теперь все в порядке? Время покажет, но я уже не уверена, что все в порядке. Границы открыты, отовсюду в страну идут новые технологии, интернет-каналов не сосчитать, а подключиться к ним проще простого с разными портативными устройствами. Любопытные путешественники торопятся посмотреть, какими мы были до того, как стали такими же, как они. Грегори говорит, мир спешит не для того, чтобы спасти кого-то, а чтобы заполучить рынок для сбыта своих игрушек.

Закон о молодежи отменен, и теперь я делю квартиру в Кезике с Мэдисон. Как и предполагал Лен, ее держали в сланцевой тюрьме и выпустили с другими незаконно удерживаемыми заключенными. Финли вскоре после моего побега ушел в подполье и вышел, когда опасность миновала. Мэдисон не та, что прежде, но с нашей с Финли помощью идет на поправку.

Стеллу я вижу пару раз в неделю; хрупкое доверие между нами мало-помалу крепнет. Она постепенно примиряется с тем, что сделала Астрид, и с тем, что отец не стоит за моим исчезновением. Ей куда тяжелее смириться с тем, что я отказала доктору Лизандер, предложившей постараться вернуть мне воспоминания, но я сыта этим по горло. Отныне никто, кроме меня, не будет решать, что мне помнить, а что забыть.

Пока работаю в национальном парке. Лен значится в списке пропавших без вести; он погиб в сражении с приспешниками Астрид. Здесь, в вышине, над миром, попирая ногами вечные горы, я ощущаю такое облегчение, такую легкость, такое освобождение от тягот и забот, какого не испытывала еще никогда. За этим на самом деле я и приехала в Кезик вопреки уговорам мамы и Эми. Горы – единственное место, где я могу спокойно размышлять о чем угодно.