Теодор Старджон - Брак с Медузой [сборник litres]

– Даже не знаю, то ли рассмеяться вам прямо в лицо, то ли двинуть!

– Я лучше пойду.

Она встала. И только сейчас он заметил, насколько она высока.

– Да ладно. Вы же понимаете, это всего лишь выражение.

– Нет, я не испугалась. Но все-таки лучше пойду.

– Боитесь задать следующий вопрос? – угадал он.

– Ужасно.

– Задавайте, не стесняйтесь.

– Не буду.

– Тогда я сделаю это сам. Вы сказали, что я сердит и напуган. И хотите знать, чего я боюсь.

– Хочу.

– Вас. Я до смерти боюсь вас.

– Вы серьезно?

– Почему-то вам не хочется лгать, – с трудом признался он. – Знаю, вы думаете, я в принципе боюсь близких отношений. Боюсь того, что нельзя разобрать отверткой, исследовать масс-спектроскопом или высчитать с помощью таблицы косинусов и тангенсов. И я не знаю, как с этим справиться.

Он произнес это шутливым тоном, но руки дрожали.

– Вы справитесь, польете с одной стороны, – нежно сказала она, – может, развернете к солнцу. Считайте отношения живым организмом, животным, женщиной, бонсай. Они станут такими, как вы захотите, если позволите им быть самими собой, проявите терпение и заботу.

– Кажется, вы делаете мне своего рода предложение. Но почему?

– Я просидела здесь почти всю ночь, и в голове родилась сумасшедшая мысль. Как по-вашему, два хилых, искореженных дерева могут образовать бонсай?

И он решился.

– Как тебя зовут?

«Если она утонула, мне уже никогда не отыскать ее в слепящем половодье лунного света над белой полосой прибоя, с пенным шипением набегающего на мертвенно-бледный песок пляжа», – с ужасом подумал я. Самоубийцы, выбравшие пулю или нож в сердце, почти всегда старательно обнажают грудь, и тот же самый необъяснимый порыв побуждает тех, кто решил утопиться, снять с себя одежду.

Чуть раньше или чуть позже – и мне помогли бы упавшие на дюны тени и вздымающиеся волны. Теперь же единственной тенью на берегу была моя собственная – крошечное густо-черное пятнышко, похожее на след от воздушного шара. Чуть раньше – и я бы увидел, как она бредет по серебристому пляжу, отыскивая уединенное местечко, чтобы умереть. Чуть позже – и я не смог бы сделать больше ни единого шага по рыхлому, предательски рассыпающемуся, сводящему с ума песку.

Тут мои ноги подкосились, и я со всхлипом упал на колени. Нет, я не оплакивал ее, еще нет, мне просто не хватало воздуха. Вокруг бушевал хаос: ветер, соленые брызги, дикое мельтешение света и тени, цветов и красок, которые вовсе и не были красками, а лишь разными оттенками белизны и серебра. Будь этот свет звуком, он шуршал бы волной по песку. Такой свет увидели бы мои уши, стань они глазами.

Я скорчился на песке посреди светового водоворота, первая волна вскипела у моих ног и разбилась на тысячи пляшущих цветочных лепестков, а в следующее мгновенье на меня обрушилась плотная лавина бурлящей воды. Я прижал кулаки к глазам. Море на губах отдавало солеными слезами, и казалось, что сама ночь кричит и рыдает в голос.

Вот он – светлый изгиб плеч над опадающей пеной. Должно быть, девушка почувствовала мое присутствие, а может, я закричал – повернула голову, увидела меня и прижала руки к вискам. Лицо ее болезненно искривилось, она издала отчаянно-яростный крик и ринулась в воду. Я скинул туфли и бросился в волны, не помня себя, что-то выкрикивая и хватая руками светлые блики, которые проходили сквозь пальцы холодными солеными брызгами.

Мы оказались почти рядом, и ее тело, подхваченное прибоем, больно ударило меня в бок, а налетевшая волна сбила с ног нас обоих. Захлебнувшись соленой водой, я перевернулся и увидел стремительно несущуюся на меня кривую зеленовато-белую луну. Потом снова ощутил под ногами вязкий песок, а в руке – ее волосы. Отступающая волна потянула ее за собой, и она стала ускользать от меня. В тот момент я был уверен, что девушка мертва, однако, почувствовав под ногами дно, она с трудом встала на ноги и начала яростно отбиваться.

Мокрый кулак врезался мне в ухо, голову пронзила острая боль. Девушка рванулась прочь, но моя рука запуталась в волосах, и я не мог отпустить ее, даже если бы захотел. Со следующей волной она вновь набросилась на меня, пустив в ход кулаки и ногти, и нас понесло на глубину.

– Нет… не надо! Я не… – крикнул я, но острые ногти снова полоснули меня по лицу.

– Отстань от меня! – завизжала она. – Оставь – сказали ногти – меня – сказали зубы – в покое! – закончил маленький твердый кулак.

Тогда я притянул ее голову за волосы к плечу и ребром свободной руки дважды рубанул по шее. Она обмякла, я вытащил ее на берег и отнес за дюну, закрывшую нас от бушующего моря и ветра, который теперь шумел где-то высоко над нами. Там тоже было светло как днем. Я растирал ей запястья, гладил по лицу и говорил:

– Ну вот, все хорошо, – и еще какие-то слова, что снились мне давным-давно, в далеких снах.

Девушка лежала неподвижно, с крепко зажмуренными глазами, хрипло дыша сквозь стиснутые зубы, на ее лице застыла мучительная улыбка. Она давно пришла в себя, однако дыхание оставалось свистящим и хриплым, а веки – крепко сжатыми.

– Зачем ты это сделал?

Она наконец открыла глаза, в которых было столько боли, что для страха просто не оставалось места, затем снова смежила веки и прошептала:

– Ты знаешь, кто я.

– Да.

Она заплакала. Я терпеливо ждал. Когда она перестала плакать, между дюнами уже залегли тени.

– Ты не можешь знать. Никто не знает.

– Об этом все газеты писали.

– А, это…

Глаза медленно открылись. Она изучающе осмотрела мое лицо, плечи, губы, на секунду поймала мой взгляд, потом закусила губу и отвернулась.

– Никто не знает, кто я.

Я ждал, когда она шевельнется или заговорит, и наконец попросил:

– Расскажи мне.

– Кто ты? – спросила она, не оборачиваясь.

– Тот, кто…

– Ну?

– Не могу… может, потом.

Внезапно она села и попыталась прикрыться.

– Где моя одежда?

– Я не видел.

– А, помню… я сняла ее и бросила в песок под дюной, чтобы он засыпал ее навсегда, спрятал, как будто ее никогда не было. Ненавижу песок. Хотела утонуть в нем, но он меня не принял.

– Не смотри на меня! – вдруг закричала она. – Ты не должен на меня смотреть!

И стала беспомощно озираться в поисках укрытия.

– Не могу так. Что же делать? Куда идти?

– Пойдем, – сказал я и помог ей встать, но она вдруг вырвала руку и отвернулась.

– Не прикасайся ко мне. Отойди.

– Иди за мной, – сказал я и пошел вниз, где за изгибом песчаного холма, посеребренного луной, снова начиналось буйство ветра.

Она все-таки двинулась следом, опасливо заглянула за дюну – раз, другой.

– Там? – спросил я.

Она кивнула.

– Не видел.

– Так темно…