Теодор Старджон - Брак с Медузой [сборник litres]

– А почему у тебя волосы под мышками растут? Такое не задумаешь. Так, наверное, должно быть.

– А что бывает… ну то, что случается, когда ты смотришь мне в глаза?

– Ты хочешь, чтобы я дал этому имя? У меня его нет. Я не знаю, как это получается, но знаю, что умею заставить всякого выполнить мое желание. И ты, например, сейчас забудешь обо мне.

Я сказала сдавленным голосом:

– Но я не хочу забывать…

– Захочешь… – Я не поняла, чего он хочет: чтобы я забыла о нем или захотела забыть. – Сперва ты возненавидишь меня, а потом, не скоро, будешь мне благодарна. Может быть, тогда ты сумеешь сделать кое-что для меня. И сделаешь это охотно. Но сейчас ты все забудешь, да, все, кроме чувства. И моего имени, может быть.

Не знаю, что заставило меня спросить об этом, но я отрешенно произнесла:

– И никто никогда не узнает о тебе и обо мне?

– Не узнает, – проговорил он. – Если только… если только это не будет голова животного, такого, как я, или даже лучше.

Он поднялся.

– Подожди, подожди! – вскрикнула я. Только бы он не ушел! Высокий, грязный, гадкий зверь, мужчина, он каким-то невероятным образом поработил меня. – Но ты еще не дал мне того, второго… не знаю, что это…

– Ах, это, – произнес он. – Да, я понимаю.

Двигался он, как молния. Сперва надавило, раздвигая, пронзило, и в муках блаженства утонула боль.

Выбрался из всего этого я на двух четко разделенных уровнях.

Мне одиннадцать, и я задыхаюсь от потрясения, переживая вторжение в чужое «я».

И мне пятнадцать, я лежу на кушетке, а Стерн все жужжит: спокойно, спокойно, расслабился, лодыжки и ноги твои расслабились, как и пальцы ног, живот сделался мягким, затылок расслабился, как твой живот, все тихо и спокойно, все мягко, все мягче, чем мягкое…

Я сел и спустил ноги на пол.

– О’кей!

Стерн посмотрел на меня с легкой досадой.

– Это должно сработать, но только в том случае, если ты будешь содействовать. Только ле…

– Уже сработало, – проговорил я.

– Что именно?

– Все было, как вы сказали. От А до Я. – Я щелкнул пальцами. – Вот так.

Он проницательно посмотрел на меня.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Это произошло там, в библиотеке. Когда мне было одиннадцать. Когда она сказала «Малышу – три». И все, что три года кипело в ней, хлынуло на меня с полной силой, на подростка, без предупреждения, без защиты. В ней было столько боли… я даже не подозревал, что такое возможно.

– Продолжай, – проговорил Стерн.

– Это действительно все. Я не про то, что было в ней, я про то, что это сделало со мной. На самом деле это была какая-то часть ее самой. Все, что случилось с ней за четыре месяца, все до последней малости, все разом вылилось на меня. Она знала Дина.

– Ты имеешь в виду всю последовательность эпизодов?

– Именно.

– И она хлынула на тебя? За долю секунды?

– В самом деле. Понимаете, на эту самую долю секунды я сделался ею, всем, что она делала, что думала, слышала и ощущала. Всем, целиком, в полном порядке, если бы мне вдруг захотелось припомнить. Любой частью ее прошлого, если оно потребовалось бы мне. Если бы я вдруг решил рассказать вам, что ел за ленчем, нужно ли было мне рассказывать все, что я делал с самого дня рождения? Нет. Говорю вам, я сделался ею, и с этого мгновения и на веки вечные способен припомнить все, что помнила она в этот момент. Единым порывом.

– Гештальт , – пробормотал он.

– Ага! – проговорил я и задумался, задумался о многом и всяком. И, отодвинув в сторону эти мысли, сказал: – Но почему я не знал этого прежде?

– Тебе поставили мощный блок на подобные воспоминания.

Я в волнении поднялся на ноги.

– Не вижу причины. Совершенно не понимаю, зачем.

– А может быть, дело просто в естественном отвращении, – предположил он. – Как тебе такой вариант? Тебе было отвратительно ощутить себя женщиной даже на короткий момент.

– Но вы еще в самом начале говорили мне, что это не является для меня проблемой.

– Ну и как тебе самому кажется? Ты говоришь, что чувствовал боль в этом эпизоде. Значит, ты не хотел возвращаться к нему, чтобы не почувствовать эту боль.

– Позвольте подумать, позвольте подумать… Да-да, это часть всей проблемы – проблемы погружения в чужой ум. Она открылась передо мной потому, что я напомнил ей Дина. И я вошел. Вошел, но не был готов, потому что никогда не делал этого прежде, разве что в малой доле и при наличии сопротивления. Я прошел внутрь на всю глубину, и этого оказалось слишком много; я пережил ужасный испуг, заставивший меня на многие годы отказаться от новых попыток. Однако воспоминание не исчезло, оно осталось отгороженным стенкой, запертым на замок. Однако я взрослел, и потребность сделать это становилась во мне все сильнее, однако я все время боялся это сделать. И чем больше я рос, тем сильнее и глубже понимал, что мисс Кью должна погибнуть прежде, чем она убьет… то, чем я являюсь. Боже мой! – воскликнул я. – Да знаете ли вы, что я такое?

– Не знаю, – ответил он. – Хочешь рассказать?

– Хотелось бы, – ответил я. – О, как хотелось бы…

На лице Стерна почивало полное профессиональной открытости выражение, не выражавшее ни веры, ни недоверия, но просто воспринимающее. Мне нужно было кое-что сказать ему, и я вдруг понял, что для этого мне не хватает слов. Я знал предметы и факты, но не знал их имен.

Дин забрал смыслы и отбросил слова.

И ранее того: Ты читаешь книги. Читай их для меня .

И его глаза… вскрывающие суть.

Я подошел к Стерну, он посмотрел на меня, я пригнулся. Сперва он испугался, но потом справился с собой и даже пододвинулся ближе.

– Боже мой, – пробормотал он. – Я еще не видел подобных глаз! Клянусь, у тебя радужки вращаются, как колеса.

Стерн прочел много книг. Я и не думал даже, что их столько понаписано. И я проскользнул внутрь, выискивая необходимое.

Не могу точно сказать, на что это было похоже. Словно бы идешь по тоннелю, своды и стены утыканы палками с деревянными рукоятками… как вращающееся колесо на ярмарке, с которого нужно снимать медные кольца. На конце каждой из рукояток было по медному колечку, и при желании можно было срывать любое из них. А теперь представьте, что вы настраиваете свой разум срывать только те, которые вас интересуют, а еще – что у вас тысяча рук, и все они срывают эти кольца. А кроме того, тоннель тянется на какие-нибудь зильоны миль, но вы способны пройти, срывая кольца, от одного конца его до другого в мгновение ока. Да, так оно и было, только много легче.

Мне было проще проделать это, чем Дину.

Я выпрямился и отошел от Стерна. Ему было явно не по себе. Он даже испугался.

– Все в порядке, – успокоил я.

– Что ты сделал со мной?

– Мне были нужны кое-какие слова. Спасибо.