Теодор Старджон - Брак с Медузой [сборник litres]

Держался он превосходно. Положил трубку в карман, провел кончиками пальцев по лбу и щекам. А потом сел, уже в полном порядке.

– Я знаю, – сказал я. – Так себя чувствовала мисс Кью после встреч с Дином.

– Так кто же ты?

– Скажу. Я – центральная ганглия сложного организма, состоящего из компьютера – Малыша, телепортеров Бини и Бони, телекинетика Джейни и меня самого – телепата и управляющего. В нас нет ни единого свойства, еще неизвестного людям. Йоги знакомы с телепортацией, некоторые азартные игроки владеют телекинетикой, есть безумные счетчики, но в наибольшей степени известен так называемый полтергейст, когда очередная юная девица движет по дому разные вещи… Только в нашем случае каждый элемент действует с максимальной эффективностью.

Нас создал Дин, либо же этот организм сложился вокруг него, – неважно, как это получилось. Я пришел Дину на смену, но был еще слишком неразвит, когда он умер, а к тому же получил тяжелый удар от мисс Кью. В этом отношении вы действительно правильно говорили, что полученный удар вселил в меня подсознательный страх и нежелание узнать, что именно за ним таится. Однако существовала и другая причина моего нежелания заглянуть за барьер в виде фразы: Малышу – три .

Перед нами возникла проблема относительной ценности. Да, мисс Кью дала нам безопасность. Но мой гештальт-организм погибал от этой безопасности. Тогда я понял – или я умру, или она. О, конечно, части бы выжили: две цветные девчонки, толком не умеющие говорить, девушка-интровертка, любящая рисовать, монголоидный идиот и я сам – девяносто процентов закороченного потенциала и на десять процентов малолетний преступник. – Я усмехнулся. – Конечно, ее оставалось только убить. Из чувства самосохранения гештальт-организма.

Стерн пожевал губами и выдавил наконец:

– Но я не…

– И не надо. – Я расхохотался. – Просто чудесно. Вы действительно мастер своего дела. И я хочу сказать это, потому что вы можете далеко продвинуться в своем ремесле. Хочешь знать, что еще мешало? Я не мог миновать этих слов «Малышу – три», потому что в них и крылся ключ к тому, что́ я есть. И я не мог обнаружить его потому, что боялся вспомнить, как был одновременно мальчиком, мисс Кью и частью чертовски огромного целого. Я не мог быть и тем и другим сразу – и не мог не быть.

Он спросил, вновь обратив глаза к трубке:

– А теперь можешь?

– Вполне.

– И что теперь будет?

– Что вы хотите этим сказать?

Стерн прислонился спиной к углу своего письменного стола:

– А тебе не приходило в голову, что твой гештальт-организм, возможно, уже мертв?

– Он жив.

– Откуда ты знаешь?

– Знает ли ваша голова, есть ли у нее руки?

Он тронул свое лицо.

– Так… что же будет теперь?

Я пожал плечами.

– Разве пекинский человек, глядя на прямую спину сапиенса, спрашивал: что будет теперь? Мы просто живем, только и всего… как человек, как дерево, как все живое. Мы питаемся и растем, экспериментируем и размножаемся. Защищаем себя. – Я развел руками. – Мы ведем себя исключительно естественным образом.

– Но что вы можете делать?

– Что может делать электрический двигатель? Все зависит от того, куда его поставят.

Стерн побледнел как полотно.

– Но что вы… что вы хотите делать?

Я задумался над этими словами. Стерн молча ожидал, когда я закончу размышления.

– Знаете что, – проговорил я наконец. – С самого дня рождения все окружающие только и делали, что пинали меня… пока я не встретил мисс Кью. И как же она обошлась со мной? Едва не убила!

Я подумал еще и сказал:

– Все вокруг развлекались, кроме меня одного. А способ развлечения у всех этих окружающих очень простой – пинай всякого, кто меньше тебя и не может дать сдачи. А то можно и польстить тебе – чтобы сесть тебе на шею или убить. – Я посмотрел на него и ухмыльнулся. – Так что я собираюсь потешить душу, только и всего.

Он повернулся ко мне спиной. Кажется, собрался пройтись по своему кабинету, но тут же развернулся обратно.

– Ты преодолел огромный путь с того момента, как вошел в эту комнату.

Я кивнул:

– Конечно, вы отличный мозгоправ.

– Спасибо. – Он с горечью покачал головой. – И ты решил, что вылечился, теперь все в порядке, все на своих местах и готово крутиться?

– Уверен в этом. А вы?

Он покачал головой.

– Пока мы с тобой выяснили только одно: что ты собой представляешь. Но тебе придется узнать еще кое-что.

Я был готов потерпеть.

– Что именно?

– Ну, скажем, как живется людям, у которых такое на совести. Джерри, ты не похож на обычных людей, но все-таки ты человек.

– Разве я виноват, если спасал свою шкуру?

Он словно не слышал.

– Вот еще кое-что: ты говорил, что всегда был зол на всех и на вся… так и жил. А ты не задумывался, почему?

– Нет, как-то не приходилось.

– Ты всегда был одинок, потому-то общество этих детей, а потом мисс Кью так много значило для тебя.

– Дети-то остались при мне.

Он медленно качнул головой.

– Ты и дети – единое существо. Уникальное. Не имеющее родни. – Он ткнул в меня трубкой. – Одинокое .

Кровь запульсировала в моих ушах.

– Заткнись, – бросил я.

– Сам подумай, – тихо отвечал он. – Твои возможности почти безграничны. Ты можешь получить все, что захочешь. Но ничто не избавит тебя от одиночества.

– Заткнись! Все одиноки.

Он кивнул.

– Но некоторые умеют справляться с одиночеством.

– Как?

Помедлив, он произнес:

– Есть нечто, неведомое тебе. И слово, обозначающее это понятие, для тебя – пустой звук.

– Говори, я слушаю.

Он окинул меня странным взором.

– Иногда эту штуку называют моралью.

– Наверно, вы правы. Хотя я и не понимаю, о чем вы говорите. – Я более не испытывал желания слушать его. – Вы боитесь… вы боитесь Homo Gestalt.

Стерн удивительным образом заставил себя улыбнуться.

– Недоделанная терминология.

– Мы и сами еще недоделаны. – Проговорив это, я указал: – Сядь сюда.

Он пересек притихшую комнату и уселся за стол. Я нагнулся к нему, и он уснул с открытыми глазами. Я выпрямился и осмотрел комнату. А потом взял термос, наполнил его и поставил на стол. Расправил уголок ковра, покрыл изголовье кушетки чистым полотенцем. Потом подошел к столу, выдвинул ящик и увидел магнитофон. И вместо того чтобы протянуть к нему руку, вызвал Бини. Она выросла рядом, широко открыв глаза.

– Посмотри-ка сюда, – обратился я к ней. – Хорошенько посмотри. Я хочу стереть эту ленту. Спроси у Малыша, как это сделать.

Она моргнула, словно бы встряхнулась, а потом склонилась над магнитофоном. Словом, постояла, исчезла, вернулась. Шагнула вперед. Нажала две кнопки, дважды щелкнула переключателем. Лента с писком закрутилась назад мимо головки.