Теодор Старджон - Брак с Медузой [сборник litres]

Массони обхватывает кружку ладонями, словно стараясь согреть руки. Внимательно смотрит в черную жидкость, как будто ищет там продолжение своей истории. Рассказывает дальше:

– Талант – явление природы, как чистый горный родник. Но представь, что ты запер горный родник в железном ящике, крепко заколотил крышку, поставил на огонь и начал нагревать. Сначала – ничего, ничего, ничего, и вдруг – бам! Родник разнесет свою тюрьму и вырвется наружу. Но из ящика хлынет уже не чистая и прохладная вода – нет, это будет кипяток, дьявольский, свирепый, обжигающий, готовый крушить и жечь все, что окажется поблизости. Видишь, то, что ты с ним сделал, его изуродовало.

Так вот: этот мальчик, трех или четырех лет – мальчик, у которого музыка текла по жилам вместо крови… А потом что-то случилось. Его отдали в семью пастуха с Корфу, и лет шесть никто здесь его не видел. И когда мы услышали о нем в следующий раз – это был маленький дьявол. Как тот кипяток, свирепый и жгучий, что рождается под пытками из чистой ключевой воды. Но он – не струя воды, он человек; и взрыв его длился не секунду – он продолжается уже долгие годы.

Нечто произошло с ним за эти шесть лет в доме у пастуха. Нечто такое, что заколотило его дар в ящик и поставило на огонь.

– А что с ним случилось? – спрашивает мальчик Виченте.

Массони долго молчит, а потом отвечает ему, что не знает. И еще говорит:

– Когда-нибудь я это выясню… если удастся. Теперь пастух мертв, его жена исчезла без следа, других детей мы найти не смогли – возможно, они тоже мертвы. Эта семья жила в уединении на скалистом берегу, соседей поблизости не было. Пасли овец, ловили рыбу, может быть, чем-то еще занимались… так или иначе, теперь их нет. Никого не осталось, кроме этого злосчастного мальчика-демона.

(Я, Гвидо, ощущаю вспышку ярости. Кто это тут «злосчастный»?)

– Теперь ты видишь, – говорит Массони, – что может произойти, если жестоко подавлять большой талант.

– Вы хотите сказать, – говорит мальчик Виченте, – это с ним случилось от того, что он жил в месте, где совсем не было музыки?

Массони качает головой и отвечает:

– Нет, одного этого было бы недостаточно. Что-то сделали с ним – что-то страшное, жестокое. То, что привело к такому исходу.

– К какому? Что он теперь делает?

– Совершает преступления. Яростные, жестокие. У нас говорят «бессмысленные выходки» – но они не бессмысленны. Однажды ночью он избил старика-нищего и сломал ему обе ноги. В другой раз поджег типографию. Перерезал тормозной шланг у припаркованного автобуса. Швырнул кирпичом в витраж церкви Святого Антония. Ручкой метлы разбил динамик над дверью магазина грампластинок. И еще десятки случаев, на вид совершенно бессмысленных, пока не поймешь, что их все объединяет. Когда видишь, что в них общего – начинаешь понимать, и почему он все это делает (хотя все равно непонятно, зачем ему это нужно). Когда знаешь, что он делает и почему – просматривая длинный список жестокостей, вандализма, хулиганских выходок, что совершаются в этом городе каждый день, ясно видишь, какие из них совершает этот несчастный мальчик, а какие нет.

– Неужели его никто не видел? – спрашивает Виченте.

– Почти никто. Он отобрал у маленького мальчика игрушку и раздавил ногой – так мы получили его описание. Но мальчику всего пять лет, дело произошло в сумерках, все случилось очень быстро – такого описания было недостаточно, чтобы его поймать. Был свидетель, видевший, как он разбивал динамик ручкой метлы; еще один видел, как на вокзале он столкнул на рельсы тележку носильщика – но и тут все происходило в темное время суток, быстро, и люди ничего толком не успевали разглядеть. Свидетели не могли его опознать, расходились в деталях – и он уходил безнаказанным. Он быстр, как ночной ветер: может появиться где угодно, нападает внезапно и стремительно – и так же стремительно исчезает.

(Ага, Массони, теперь-то ты говоришь правду!)

Мальчик Виченте спрашивает, откуда же известно, что все эти выходки – дело рук одного человека.

– Это потому, – отвечает Массони, – что во всех них есть нечто общее. Через все эти случаи проходит одна нить. В церкви Святого Антония репетировал хор. Игрушка, которую он отнял у ребенка и раздавил, – губная гармоника. На багажной тележке везли музыкальные инструменты, тромбон и флигельгорн в чехлах. В автобусе с перерезанным тормозным шлангом должен был ехать симфонический оркестр, музыканты и их инструменты (и шофер, которому, слава богу, хватило ума проверить тормоза перед отправкой – иначе все они могли погибнуть). Динамик над магазином грампластинок – тут все понятно. Все, что он делает, связано с музыкой, все направлено против музыки.

– А нищий?

– Полоумный старик, который все время пел. Понимаешь теперь?

– А-а, – грустно отвечает мальчик Виченте.

– Да, это печально. Если музыка приводит его в такой гнев, дни и ночи его должны быть полны ярости: ведь он, Виченте, живет в самой музыкальной стране на свете, в стране, где музыки полон каждый голос, свист, колокольчик, где мужчины, женщины и дети – все беспрерывно напевают, насвистывают, мурлычут, наигрывают, тренькают и бренчат. А для него это невыносимо. Музыку, Виченте, он чувствует так глубоко и остро, как мы с тобой ничего и никогда не почувствуем; музыка проникает ему в кровь, кости, в мозг… Ох, прости меня, мой мальчик, прости: мы с тобой должны заниматься, а я вместо этого надоедаю тебе историями о своей работе. Хотя нет, все же мы не совсем зря потратили время, если ты усвоил этот урок. Талант, мой мальчик – природная сила: его не запрешь, не заткнешь, не замуруешь – он всегда пробьется, как трава пробивается сквозь асфальт. И вот еще что запомни: и самый великий талант не заменяет труда. Человеку небольшого дарования, или пусть даже среднего, как у меня, нужно стереть пальцы в кровь, чтобы его талант расцвел. Но тому, чей талант велик, необходимо работать еще тяжелее, еще неустаннее. Чем сильнее побег, тем легче его извратить и изуродовать, – а мы хотим, чтобы из твоего побега выросло могучее стройное дерево, а не кривой развесистый уродец. Ладно, хватит разговоров. Берись за скрипку.

…И снова я, Гвидо, спускаюсь в ад, слушая, как Массони ласкает и понукает мальчика, а мальчик ласкает и понукает скрипку, и скрипка хрипит, визжит, стонет и плачет у него в руках. Между мерзкими звуками раздаются советы и наставления:

– Руку со смычком немного выше, Виченте – вот так. Если сейчас положить тебе на плечо, локоть и запястье доску, а на доску поставить стакан, до краев полный воды, не прольется ни одна капля. Вот в такое положение всегда возвращай руку.

– Нет-нет, Виченте, левый локоть отставь. И не выворачивай так плечо и пальцы – так не делает никто из скрипачей… кроме Йожефа Сигети, разумеется; но тебе ведь не нужно становиться вторым Йожефом Сигети – тебе предстоит стать первым Виченте Пандори.