Теодор Старджон - Брак с Медузой [сборник litres]

– Ну и почему ты не стукнул того парня по носу? А? Отвечай, почему? Почему?!

– Папа, я…

– Заткнись, тряпка! Слышать не могу твое нытье!

Так что бедный Генри, высокий маленький Генри тупо молчал везде, кроме детского сада. В саду он плакал.

Забив доктора Лэнгли настольной лампой, Гарлик, как ему было приказано, обшарил кабинет и тело и, сжимая деньги в кулаке, отправился за покупками. Медуза позволила ему сперва приодеться, согласившись, что в социальных условностях собственного мира он разбирается лучше. В ломбарде в трущобном районе Гарлик купил поношенный костюм, в парикмахерском училище постригся и побрился. Эстетически внешность его не особо изменилась, но в глазах окружающих перемена была разительная. Теперь Гарлик мог идти куда хочет и покупать что хочет. Хоть это и оказалось нелегко – главным образом потому, что он не знал названий нужных предметов.

Труднее всего пришлось Гарлику с образцами металлов. В магазине химреактивов он молчал с остекленелым взором, потом выдавливал из себя что-то малопонятное, и так снова и снова – пока продавец не догадался вынести и положить перед ним периодическую таблицу элементов. После этого дело пошло живее. Подолгу замирая над таблицей, тыкая в нее пальцем и что-то бормоча, Гарлик приобрел демонстрационные образцы никеля, алюминия, железа, меди, селена, углерода и еще некоторые. Попросил также девтерий, чистый тантал 4/9 и серебро 6/9 – однако этого ему предоставить не смогли. В нескольких магазинах электротоваров тщетно пытался раздобыть тонкую проволоку с квадратным сечением, пока кто-то ему не посоветовал зайти в ювелирный – там он наконец нашел то, что нужно.

Покупки Гарлик сложил в деревянный ящик размером и формой примерно с армейский сундучок: любезные продавцы не только снабдили его таким ящиком, но и обвязали веревкой для переноски.

Чтобы решить, куда направиться дальше, Медуза принялась копаться у Гарлика в мозгах, и после серии болезненных тычков и рывков на свет выплыло воспоминание, давно стершееся из его сознательной памяти: много лет назад один приятель попросил помочь спрятать какой-то запрещенный товар, ничем хорошим это не кончилось, и обещанных денег Гарлик так и не получил… Но это все было неважно, а важна только заброшенная хижина в горном лесу, в нескольких милях от города – и смутные воспоминания, как до нее добраться.

Гарлик сел на автобус, потом пересел на другой, потом угнал «джип» и бросил его в лесу, а остаток дороги, ноя и проклиная своих мучителей, поработивших его мечтой, прошел пешком.

Густой лес виргинской сосны и карликового клена, песчаная почва, с одной стороны каменистый обрыв и на краю обрыва, словно пятно гниения, развалюха без крыши – вот что открылось ему в конце пути.

Больше, чем есть, чем пить, чем остаться один, Гарлик хотел отдохнуть; но отдыхать ему не позволили. Тяжело дыша и шмыгая носом, он опустился на колени и принялся возиться с веревками своего саквояжа. Достал металлические стержни, ртутные элементы, лампы, провода, начал прилаживать друг к другу. Что делает, он не знал – этого и не требовалось. Всю работу выполнял конгломерат инопланетных разумов, отчасти прямыми приказами, отчасти косвенным контролем нейронных связей, пробиваясь сквозь туман и вязкую жижу Гарликова сознания. Все это Гарлику совершенно не нравилось; но протестовать он мог только стонами, ворчанием и хныканьем. Так что он стонал, и ворчал, и хныкал – и не отрывался от своей работы, пока не завершил ее.

Когда все закончилось, Гарлика отпустило. Он отвалился от труда рук своих, словно кто-то обрезал натянутую между ними веревку. Тяжело упал, потом приподнялся на локтях, чтобы посмотреть, что же это он такое смастерил; потом изнеможение взяло над ним верх, и он уснул.

К тому моменту его работа представляла собой сложное сплетение проводов и деталей, к которому здесь и там крепились образцы металлов. Это устройство обладало важной способностью. Оно могло принимать и выполнять приказы из космоса напрямую, без посредников в виде мутного сознания и дрожащих, неловких пальцев Гарлика.

Пока Гарлик спал, устройство начало работать.

Внутри мотка проволоки с квадратным сечением вдруг задымился песок. Приподнялся холмиком, опустился, снова приподнялся и опустился. В нем появилось углубление необычной формы. К этому углублению, отлепившись от машины, поползли цепочкой образцы железоникелевого сплава. Они падали на песок, таяли, текли, меняли форму. Кружились все быстрее в водовороте песка и металла, словно при рождении песчаного демона – и наконец слились воедино и образовали нечто новое. К песчаному дну подкатился свернутый провод из эмалированной меди, здесь остановился… начал раскручиваться, а свободный конец его змеей пополз к новорожденной железоникелевой детали, потыкался туда и сюда… слабый запах гари – и в следующий миг провод был приварен точечно в семи местах и пережжен там, где не нужен.

Изначальное творение Гарлика пересоздавало себя: одни его части оставались в стороне, другие ползли к растущему агрегату и присоединялись к нему. Иногда наступала долгая пауза – словно нечеловеческий разум меняющейся машины прикидывал свои дальнейшие действия; иногда машина начинала трястись, как будто тряска помогала ей скрепиться прочнее, или же выкидывала с одной стороны механическую «ложноножку» с Т-образной антенной, и антенна принималась раскачиваться в воздухе, словно что-то ища. То вдруг машина работала в лихорадочной спешке, пробуя и отбрасывая материалы один за другим; в одну из таких минут торопливого поиска Т-образная антенна повернулась и нацелилась на соседнюю скалу. На миг все замерло, по антенне пробежало фиолетовое свечение; а в следующий миг в скале появилась выбоина, и холодное облако пыли – содержащей следы серебра, следы меди и несколько боросиликатов – подлетело к новой машине, всосалось в нее и исчезло без следа.

Когда работа закончилась, устройство представляло собой… то же, что смастерил Гарлик. В каком-то смысле. Однако связь новой машины с оригиналом была такой же, как у супергетеродинного радио с двадцатицентовым детекторным приемником. И, как и ее предшественница, едва родившись, она начала строить новую, улучшенную версию себя.

Тони Бревикс, его жена, пятеро детей и кот ехали в свой новый дом.

Тони вел грузовик: ржавую, расхлябанную, заплатанную посудину вместимостью в четверть тонны с огромной трансмиссией и слабосильным мотором, который даже в начале своего жизненного пути – то есть много лет назад – больше сорока двух лошадиных сил не выдавал. Кузов грузовика был плотно забит семейным имуществом: Бревиксы не паковали пожитки в коробки и ящики, а пихали так, чтобы больше уместилось. В кабине с Тони по очереди ехали дети – один, иногда двое; по каким-то неведомым причинам путешествие на холоде, на ветру, в бензиновой вони, сочащейся сквозь щели в полу, и в страшной тряске (грузовик был перегружен в несколько раз, а амортизаторов всего три, и те работали кое-как, так что двигался он как-то странно, словно припадая на все колеса разом) безмерно их радовало. Кота в грузовик не брали: стекла в окнах кабины отсутствовали.