Ларри Нивен - Молот Люцифера [litres]

– Чепуха! – фыркнул космонавт, однако подплыл к передатчику.

Рику показалось, что голос Якова звучит весьма напористо.

– О, народ мой! Услышь слова Матфея! Разве не предвещал он, что Солнце померкнет, и Луна не даст света своего, и звезды спадут с неба? Так разве не настал час сей?!

Покайся, народ мой! Покайся и бди, ибо комета Божья, Молот, опустится на нашу грешную Землю. Услышь слова пророка Михея: «Ибо вот, Господь исходит от места Своего, низойдет и наступит на высоты земли, – и горы растают под Ним, долины распадутся, как воск от огня, как воды, льющиеся с крутизны».

Ибо он грядет! Грядет, чтобы судить Землю, творить справедливый суд над миром и над народами по правде своей!

– Вы прослушали проповедь преподобного Генри Армитеджа в передаче «Близится час». Эта и другие выпуски повторно транслируются на нашей радиостанции и выходят в эфир благодаря вашим пожертвованиям. Мы молим Господа благословить всех людей, проявивших щедрость и великодушие.

Более никаких взносов делать не нужно. Час близится. Он почти настал.

День выдался ясный и безоблачный. Дул свежий океанский бриз. Лос-Анджелес очистился от смога и был прекрасен.

«Проклятие», – подумал Хамнер.

Он столкнулся с серьезной проблемой. Наблюдать ночное небо надо в горах, и потому Тим практически переехал в свою обсерваторию, но наилучший вид на комету Хамнера – Брауна, максимально близкий, открывался как раз из космоса. А поскольку заделаться астронавтом Тим не мог, он остановился на наиболее приемлемом варианте, а именно, на экране цветного телевизора. Убедить Чарли Шарпса пригласить его в ЛРД оказалось совсем не сложно.

Он должен явиться в лабораторию к половине десятого, но до самого рассвета любовался безоблачным небом, пересеченным яркими бархатными полосами. Потом он растянулся на кушетке – нарочно не на кровати, – но ведь десять минут отдыха не повредят…

Разумеется, он проспал. В голове гудело, глаза слипались, а Тим отчаянно гнал свой автомобиль по шоссе Вентура к Пасадине. Несмотря на то что выехал он поздно, Хамнер надеялся успеть вовремя. Шоссе почти пустовало.

– Дурачье, – пробормотал он.

Ужас Молота. Тысячи горожан удрали в горы. Харви сказал ему, что несколько дней назад трафик был точно таким же – и был прав. Автомобилей очень мало – ибо, по блестящему выражению Марка Ческу, настал День Порции Мороженого (которое врежется в Землю в ближайший вторник).

Впереди вспыхнул красный, а затем – уже целая цепочка красных огней. Движение замедлилось. Хамнер выругался. Поле зрения заслонял едущий грузовик, и Тим не мог разглядеть, что стряслось. Он свернул на крайнюю правую полосу, обойдя симпатичную старушку в зеленом «форде». Та яростно обложила Тима, когда он ее подрезал.

– Дура, – пробормотал он. Но что случилось впереди? Все, похоже, полностью застопорилось. Он увидел пробку. Огромную. Где она кончалась, не видать.

«Может, она до развязки Голден-Стейт», – подумал он.

Ну уж нет. Тим оглянулся через плечо. Патрульных не было. Плюнув на условности, он вильнул в сторону и покатил по обочине мимо сигналящих автомобилей.

Наконец он выехал к съезду.

Справа оказалось знаменитое кладбище Форест-Лон. Не первоначальное, воспетое в песнях, но та его часть, которая расположилась на Голливудских холмах. Машин здесь скопилось великое множество. Тим повернул налево и покатил по шоссе. На его лице застыла мрачная маска беспокойства и злобы. Плохо, что День Порции Мороженого он проводит не в своей обсерватории, но такое! Он едет по прекрасному центру Бербанка, а его комета приближается к перигею.

– Так нечестно! – взвыл Хамнер в полный голос.

Пешеходы оглянулись на него, отвели глаза, но Тима это не волновало.

– Нечестно!

Воздух был наэлектризован предчувствием бури, опасности. Эйлин Хэнкок почудилось, как чьи-то призрачные пальцы ерошат ей волосы на затылке. Пока она ехала на работу, заметила: признаки всеобщего ожидания беды видны отчетливее, чем раньше. Машин на улицах мало, да и водители словно забыли правила. Они неправильно обгоняли, подрезали, реагировали на изменение обстановки слишком медленно или, наоборот, поспешно. Было много прицепов, доверху забитых домашними вещами. Эйлин это напомнило о войне: хотя, к примеру, беженцы из стран Азии или Африки никогда не тащили с собой птичьи клетки, матрасы и стереоаппаратуру.

На восточной Вентуре один из прицепов опрокинулся, заблокировав три полосы движения. Несколько автомобилей ползли мимо по обочине, но остальных обездвижила высыпавшаяся из трейлера на дорогу мебель. Пикап, тянувший прицеп, наискось перегородил скоростную полосу, а в бок ему впечатался «фольксваген».

«Слава богу, что я поехала по Голден-Стейт», – подумала Хэнкок. Ей на миг стало жаль тех, кто сегодня утром пытался попасть в Пасадину, и она прокляла прицеп и его хозяина. Машины часто притормаживали, чтобы поглазеть на очередное зрелище – в итоге, чтобы проехать сто ярдов до ответвления на Бербанк, у нее ушло добрых пять минут. Бешено промчавшись по улицам, Эйлин въехала на автостоянку, на свой участок, где на табличке была обозначена ее фамилия. (Босс, обещавший ей парковочное место, сдержал слово.) Ее охватило облегчение: патрульные куда-то запропастились.

Контора Корригана располагалась возле супермаркета и казалась обманчиво маленькой, поскольку склады размещались в переулке за зданием. Приемная была декорирована голубым нейлоном, коричневой искусственной кожей и хромом, который требовалось полировать. Эйлин верила, что у оптовых покупателей следует создавать впечатление, что они имеют дело с надежным партнером, способным выполнять взятые обязательства и одновременно обходиться без излишних роскошеств. Нельзя допускать, чтобы у клиента возникло искушение потребовать чрезмерного снижения цен.

Входная дверь была отперта.

– Привет! – воскликнула она. – Кто здесь?

– Я, – из своего кабинета вперевалку вышел Корриган.