Сергей Кусков - Кабальеро плаща и гитары том 3 и 4

Минута. Вторая.

Всю — не всю, но на Обратной Стороне, да и в Марсианском Квартале, нас очень многие сейчас смотрят. А завтра картинку подхватят и латинские СМИ. И, скорее всего, Марс.

«Ты ведь именно этого хотел, мой друг. Расставить фигуры, — подсказал внутренний голос. — У тебя получилось — твоя группа, сайт Кастро и УВР Марса теперь связаны, стоят тремя грозными фигурами Слон, конь и ладья. Чего тебе ещё надо?»

«Вопрос в первой скрипке», — робко попытался ответить я.

«Так он решается не за один день. У тебя множество возможностей решить его».

Пожалуй, да. Я получил что хотел, остановимся пока на этом.

А теперь самое время усилить эффект и добавить трэшаку марсиан собственного угара, местного венерианского колорита. И дождавшись, пока рёв, гул и овации начали стихать, снова активировал гарнитуру.

— Марсиане молодцы, они умеют решать свои проблемы и жёстко разговаривать с недоброжелателями, — усмехнулся я. — Но всё же они — другое государство. Государство воинов, у которого можно поучиться. Но живём мы с вами на Венере! — Пауза. — И нам тоже нужно решать свои задачи, которые выставляет перед нами Судьба и История.

Снова пауза, для нагнетания. Вздох — обратной дороги не будет — и:

— Следующую песню сеньоры из комитета по цензуре не пропустили по совершенно идиотическому поводу. Дескать, по их словам, в этой песне я восхваляю себя. Понимаете ли Я. СЕБЯ. Мне было смешно это слышать, несмотря на то, что было до безобразия грустно.

Потому что я — всего лишь артист. Певец ртом. Который может позволить себе говорить больше, чем остальные… Но говорить — не мешки выгружать.

Очень-очень хлипкий смешок из зала.

— Наш девиз гласит: «Всё, что есть — когда-то было». И Экклезиаст уверен в том же самом. Но невзирая на приветы из прошлого, сегодня следующую песню я хочу посвятить… Настоящим мужчинам. Тем, кто достоин называться этим громким словом. Достоин упоминания в летописях. Тем, кто под тотальным гнётом смог найти в себе силы и смелость, и оторвал жопу от дивана для подвига.

Недовольный пока не понимающий гул.

— Песня посвящается парням, — продолжал я, снова вкладывая в голос жар внутреннего огня, — которые нашли в себе смелость не говорить, а делать что-то по настоящему важное для родного народа и родного сектора. Тебята, так держать! Мы с вами!

Кивок, и Хан с Фудзи сразу вступили. Та-да-да-дам… Я и Карен подхватили и пошли на разгон — здесь тоже длинный соляк-прелюдия, хоть и не запредельный.

— начал я. Зеркало же показало на экране кадры несущихся по обезлюдевшему куполу броневиков с привязанными тросами телами шестерых первых упырей, до которых у нас добрались руки.

Качались не чаши весов, а тела на козырьке. Кадры, как неизвестные в масках и камуфляже их вздёргивают. И надпись-баннер на все шесть тел: «Собаке — собачья смерть». Во всё понявшем зале снова начался ад, но я продолжал петь, как ни в чём ни бывало:

А теперь бой с наёмниками, которые нас встретили после пеленания троих оставшихся упырей. Тогда чуть не погибло несколько хороших парней, и это чудо, что все остались живы. Наёмники кстати были не из «крестоносцев», так что я не питаю иллюзий — у сеньоров ещё достаточно силовых рычагов.

Кадры ребят, сидящих в машине, сжимая оружие. Лиц не видно, но видно, что они — просты ребята, такие же как мы, как любой в этом зале. Как все. Перешучиваются. Смеются.

А вот они же в ангаре в Боливаресе (про ангар знают единицы, взломщики тщательно заретушировали фон). Дурачатся, играют с кем-то из своих в «собачку», перекидывая какую-то вещь. Тычок друг-другу в плечо. Живые люди, никак не роботы.

А теперь штурм памятного клуба, где их в итоге обложили гвардия и СП. Бег, закидывание ЭМИ-бомбы… Инфракрасные съёмки внутри, с расстрелом нескольких людей… А чтобы понимали, что они — не герои. А потому чтобы их ещё больше считали героями. Диалектика и единство противоположностей.

Эй, тореро, сын вдовыТвой красный плащ, твой траурный покровЭй, тореро, ты будешь убитПод песню мадридских часов.

Ещё несколько коротких зарисовок с других фронтов, из других операций.

А вот моя любимая. Парни взрывают дверь. Направленным взрывом та складывается вдвое, затем вход и пеленание голого нацика-ультраса. Жалости к нему никакой — я лично с ним перед этим беседовал, и ни капли раскаяния в голосе не обнаружил. Как его тащат, голого, коленями по полу, по коридору к лифту.

Снова кадры и зарисовки с других операций.

А вот самая эффектная, со стационарной камеры промышленной лапуты — где одного из упырей юзом сталкивает вниз, на землю, в толщу атмосферы, шлюпка, к которой удалённо подключились наши взломщики. Тело, перелетающее линии защитных сетей лапуты, совсем чуть-чуть перелетающее, несколько метров, и падающее в пятисотградусную полужидкую атмосферу. Вряд ли это тело дожило до удара о поверхность.

Почти раскаявшийся («почти» не считается) чел с плакатом у здания департамента безопасности. Огромная надпись на плакате: «Посадите меня в тюрьму — я убил человека». Очень памятный момент! Чел что-то говорит знакомой мне, но пока ещё незнакомой подавляющему большинству присутствующих на стадионе, журналистке. Высказывает, не скрывая гримасу недовольства и ярости. Вот только запись необычная, ведётся с нескольких сот метров, через прицел снайперской рельсовой винтовки. С прицельной сеткой на весь экран и точкой по центру. На картинке видно упреждение, поправка на гравитацию, которое сделала Маркиза — взяла точку прицела немного выше. Как она интуитивно это рассчитывает — вопрос к ней, я бы там промахнулся. Журналистка отворачивается, что-то говоря на камеру стоящему рядом оператору, и в этот момент встряска — пуск снаряда. Маркиза нажала гашетку. И через мгновение, когда стабилизатор цели вернул положение винтовки — картинка того же парня со снесённой половиной башки и ошарашенной журналисткой, пока ещё не начавшей истерить, но вот-вот начнёт это делать. И заваливающееся полуобезглавленное тело с окровавленным плакатом.