Сергей Кусков - Кабальеро плаща и гитары том 3 и 4

— А это что? — Мия вытащила с самого дна коробки небольшую, но толстую, милиметров пять толщиной, пластину.

— Картинка какая-то? — нахмурилась Роза.

— Дайте гляну, — перехватила руку Патрисия и опустила, чтобы мы все могли видеть объект внимания.

— Это иконка, — понял я. — Гравировка. На станке такой можно выточить. Делаешь трёхмерный слепок с оригинала, программа переводит в три-дэ картинку, а станок по ней выполняет гравировку.

— Хуан, это титан! — подняла на меня глаза Патрисия. — Самопальная гравировка на станке на титановой пластине! Да ещё религиозный символ.

— Наверное это дедушка сделал. — Я взял образ в руки. — Мама говорила, он мастером был. Для бабушки — она же православной всю жизнь оставалась. Спрошу у мамы. — Я сунул титановую пластину во внутренний карман пиджака. Лёгкая бело-серая пластинка имела объём и ощущалась в кармане, но почти ничего не весила. Не то, что золото. На пластинке был выгравирован Николай Чудотворец, один из главных православных святых, покровитель воинов. Учитывая, что на мне, католике, висел православный крест марсианина Макса, не вижу ничего зазорного, чтобы владеть ещё и иконкой… И ждать от неё собственного чуда. Бог один, и судит по делам, а не вере.

Ребят встретили нормально. Вид у них был бодрый — выспались-таки, пока ехали. Это Венера, целая планета, и Самара находится на самом деле на обратной от Альфы стороне, это не метафора, а потому путь сюда неблизкий. Часов восемь — десять езды на вакуумном поезде, в зависимости от расписания. Учитывая, что перед тем, как сюда ехать, я выпил на репетициях из них все соки, отдых ребятам был крайне нужен. Даже такой.

— Ну чё там? — хмурясь от недосыпа и щурясь от яркого света перрона спросил Хан.

— Не знаю, — честно ответил я. — Но Дима говорит, всё норм.

— Тогда поехали, чо, — так же пасмурно бросил Карен, закидывая на плечо ремень своей басухи.

В дороге, в машине, ребята растряслись и ожили. Возможно взбодрило присутсвие девочек. Девочки всю дорогу молчали, но настоящему самцу и этого достаточно для бодрости духа.

— Ну, командор, — усмехнулся Карен, но не ехидно, по-доброму, — давай, финальную вводную.

— Да всё тоже, парни, — ответил я. — Говорим правду, ничего кроме правды, но бог вас упаси говорить всю правду. По теме с Веласкесами — говорю я. По всей творческой лабуде и тем более романтике — засирайте им уши как хотите, дело ваше. Линия та же, мы не против власти, мы — нонконформисты. Моя чуйка подсказывает, что нас сегодня будет слушать далеко не триста тысяч, мы должны стать рупором, но рупору, который живой и нормально общается на разные темы, у которого свои страсти и проблемы, верят охотнее. Так что мы должны быть естественными, никакой фальши. Не пытаемся что-то доказать или показать. Будем сами собой, и мать его так!

— Это мне нравится, — закивал Фудзи. — Быть самими собой — это круто, чуваки!

Полпольский оказался коренастым приземистым мужичком с лёгкой горбинкой на носу. Очень интеллигентного вида, с признаками хорошего интеллекта на лице. Люблю таких, они всегда самые интересные противники. Сейчас мы были союзниками, и это особенно радовало. Сеньор редактор вышел к нам в холл, которым оказалась всего-навсего комнатушка с двумя диванами и охранником перед входом в типовую квартиру класса люкс, где как бы должны ждать вызова гости студии. В саму студию вела единственная дверь с надписью: «Радио Романтика». Просто, лаконично, демократично.

— Так, ребят, сейчас тихонько войдёте и начнёте настраивать свои инструменты, — кивнул он на гитары, которые держали в руках Карен и Хан. Фудзи ограничился палочками — из всех нас был наиболее налегке. Я нёс свою крошку с коняшкой, а она полегче электронных сестёр армянской и дагестанской диаспор нашей команды. — Работаем тихо, не кричим, ничего не роняем. Громких звуков не издаём. В студии работает ди-джей, у него свой эфир, ещё двадцать минут. Через двадцать минут запускаем рекламный блок, заставку, и мы с вами включаемся. Вас как, вначале представить, или начнёте с песни?

— А как обычно начинают? — спросил Карен.

— Кто как. — Полпольский пожал плечами. — Потому и спрашиваю.

— Тогда с песни, — подумав о чём-то своём кивнул он. — Согласны? — Это нам. Мы были не против.

— Хорошо, начинаете без объявления. Ди-джей закончит эфир и выйдет, к вам зайду я. До этого буду в режиссёрской. Звукооператор у вас свой, они с нашим состыковались, на связи будут оба. Если что, спрашивайте у них. Пока не начнётся эфир, разумеется.

— Понятно. — Мы кивнули.

— И это… — Он помялся. — Ребят, эти вопросы решаю не я, вне моей компетенции. Но просьба. От себя. Давайте поменьше политики, и по возможности вообще без пропаганды насилия?

Как говорят «на районе», «перец очковал». И правильно делал. Я б на его месте тоже очковал. У него фамилия русская, и зовут его не Маркус.

— Мы постараемся, — улыбнулся я за всех, стараясь, чтобы улыбка была по-настоящему доброй. Видимо не получилось, сеньор редактор отшатнулся. Но продолжил сурово буравить нас взглядом.

— И ещё, и это тоже вне моей компетенции, но всё же. Ребят, это романтическое радио. Лёгкая спокойная расслабляющая музыка о любви. Под которую хорошо сидеть с девушкой в ресторане, или раскладывать её же на диване в гостинице. У вас… — он скривился. — …Очень боевой репертуар. Бешеный. Просьба лично от меня, поиграйте песни поближе к нашему формату, а? У вас же есть такие песни.

— Есть, — согласился Хан. — Сделаем. Ну что, пошли? Время! — ткнул он сеньору в свой браслет.

— Да, конечно. — Полпольский вздохнул, развернулся и повёл нас в студию.

Студия представляла собой несколько комнат в одной квартире. Большой квартире, многокомнатной, но квартирный формат витал в воздухе, не давая забыться. Самая большая и при этом самая дальня комната, в секторе такие называют словом «зал», была, разумеется, собственно студией в прямом смысле слова, откуда ижёт эфир. Там за длинным столом сидел парень в огромных «лопухах» и трындел про что-то до зубной боли сопливое. За стол приглашались гости эфира. По дороге к залу-студии от коридора шли ответвления. Один коридорчик вёл в кухню, которая была по назначению, кухней, один — в ванную и туалет, раздельные, тоже как и везде в секторе, а условные спальни были заняты аппаратурой, в одной сидел звукооператор, другая — режиссёрская. Была и ещё пара комнат, но они были закрыты, и что там — не скажу. Может быть бухгалтерия с архивом, или ещё что-то.

— Ребят, привет! — зашептал встречающий нас в коридоре возле звукорежиссёрской Дима. — Так, одеваем, — начал протягивать по очереди «лопухи». — Уже всё настроено, но на всякий переспрошу — ответите.