Ким Лиггетт - Год благодати [litres]

Гертруда издает какой-то звук – то ли это вздох, то ли зевок, то ли фырканье. Кирстен злобно смотрит на нее, сидя по другую сторону костра.

– Может, даже ты сможешь снова стать чистой, Герти, – говорит она.

На челюсти Гертруды вздуваются желваки, но больше она ничем не выдает, что услышала эти слова.

– А как насчет тебя, Бетси? – Кирстен переводит внимание на девушку, сидящую рядом с Гертрудой. Еще одна мишень.

– Меня? – Она оглядывается по сторонам.

– Разве здесь есть другая Бетси Диллон? – спрашивает Кирстен. – На что надеешься ты?

– Перестать быть такой дылдой и безобразной? – Одна из девиц прыскает со смеху.

Кирстен шлепает ее по ноге.

Даже в тусклом свете костра я вижу, как щеки Бетси заливаются краской – она то ли смущена, то ли польщена вниманием Кирстен.

– Я… я хочу летать, как птица, – говорит она, глядя на верхушки деревьев.

– Еще чего, – бормочет кто-то. Кирстен цыкает на нее.

– А зачем ты хочешь летать? – сладко спрашивает Кирстен. Слишком уж сладко.

– Чтобы улететь далеко-далеко, – мечтательно отвечает Бетси.

– Поверь мне, – прищурясь, говорит Кирстен, – мы тут все хотим, чтобы ты улетела далеко-далеко.

Остальные девицы перестают сдерживаться и разражаются смехом.

Видя, что по лицу Бетси текут слезы, Кирстен поворачивается к ней спиной и продолжает беседовать с остальными.

Гертруда тянется к Бетси, пытаясь утешить ее, но та отдергивает руку, вскакивает с земли и бежит в лес.

– Ну, что я тебе говорил, – замечает темноусый стражник, глядя ей вслед. – Первой будет дочка Диллонов.

– Надо же, ты угадываешь каждый год… – отвечает второй стражник, достав из кармана две монеты и отдав их темноусому. – Не понимаю, как тебе это удается.

Я уже собираюсь броситься за ней, сказать, чтобы она не обращала на других внимания, но тут до меня доносится пронзительный вой. Затем еще и еще – и все это слышится из разных мест. Словно одни начинают, а другие вторят. Сначала я думаю, что это стая волков, но затем вой раздается ближе, и за ним следует мерзкий хохот. И я сразу понимаю – это воют беззаконники. Так они загоняют Бетси.

Я смотрю на стражников, ожидая, что они что-то предпримут, но те продолжают спокойно устраиваться на ночлег.

– Вы должны пойти за ней в лес, – говорю я.

Тот стражник, который повыше, равнодушно отмахивается.

– Коли вы сбегаете, это не наша забота. Мы тут не при…

– Но она же не пытается сбежать… она просто хотела поплакать… чтобы никто не видел.

– Нельзя отходить от тропы – таковы прави…

– Но нам же никто не говорил… не предупреждал…

– Разве такие вещи вы не должны просто-напросто знать ? – замечает он, оглядывая меня с головы до ног и качая головой.

Я делаю несколько шагов в сторону леса, но тут его оглашают истошные крики, от которых у всех стынет кровь. Такое чувство, будто эти душераздирающие вопли проникают прямо в тело и застревают в наших костях.

– Ты видела, что я заставила сделать бедную Бетси? – шепчет Кирстен Дженне. Дженна шепотом передает ее слова Джессике, та кому-то еще, и новость о волшебном даре Кирстен распространяется, словно раздуваемый ветром пожар.

Я смотрю на девушек – их лица освещены пламенем ко – стра, в глазницах лежат тени, и все они взирают на Кирстен со смесью почтения и страха.

Уголки прелестных, похожих на розовый бутон губ Кирстен приподнимаются в чуть заметной улыбке.

Мне знакома эта улыбка.

Я лежу на сырой земле, зная, что нынче мне ни за что не заснуть. Не понимаю, как тут можно спать. Только не под эти крики. Я слышала, что беззаконники стараются сдирать с нас кожу как можно медленнее, потому что боль пробуждает в девушках особое волшебство, но сейчас даже стражникам, похоже, немного не по себе. Впечатление такое, будто беззаконники хотят, чтобы мы все слышали, чтобы мы знали, что нас ждет.

Однако, когда над восточным хребтом встает разбухшее солнце, цветом похожее на яичный желток, крики стихают, превратившись в поскуливание, а затем прекращаются совсем. Я никогда еще не испытывала такого ужаса и такого облегчения. Наконец-то ее страданиям пришел конец.

Мы молча обуваемся и встаем, чтобы пройти вторую половину пути до становья. Мешок с вещами, предназначавшимися для Бетси, достают из повозки и оставляют на земле, как будто он не имеет никакой ценности. Как будто она не имела никакой ценности.

Хлопанье птичьих крыльев отвлекает меня от моих путаных, невеселых мыслей. Я поднимаю глаза и вижу сидящего на ветке крапивника. Коричневый и упитанный, он гордо выпячивает грудку.

– Улетай – улетай далеко-далеко, – шепчу я.

После того как нас строят в ряд и пересчитывают, мы идем дальше. Я ощущаю окружающий нас лес остро, как никогда. Прежде я не думала, что такое возможно. Минувшая ночь доказала, что за нами наблюдают. Нас преследуют. И из охотничьего опыта я помню, что беззаконники, вероятно, ищут среди нас слабое звено.

По примеру Гертруды я прячу лицо под покрывалом. Я знаю – это обезличивает меня – точно так же глаза свиней закрывают мешком перед тем, как забить, – но я не хочу, чтобы беззаконники запомнили мое лицо. Чтобы они видели меня в своих снах. Чтобы заметили мой страх. Нет, такого удовольствия я им не доставлю.

Девушка, идущая передо мной, подбирает с земли тяжелый камень и кладет его в карман своего плаща. Это Лора Клейтон, она тиха и тщедушна, и, вероятно, по возвращении ее отправят работать на мельницу.

– Извини, – бормочет она и спешит вперед, избегая смотреть мне в глаза. Наверное, она взяла камень, чтобы было чем защищаться. Судя по ее походке, это не первый тяжелый предмет, который она положила в карман. Я тоже ищу глазами увесистый камень, когда идущая впереди Гертруда замедляет шаг, чтобы пойти рядом со мной.

– Видишь? – говорит она, глядя прямо перед собой.

Я поднимаю глаза и обнаруживаю, как Кирстен что-то шепчет кучке девушек, затем оглядывается, смотрит на меня и переходит к следующей группе слушательниц.

– Что я должна увидеть?

– Она, так сказать, готовит почву.

– Я ее не боюсь.

– А зря. Ты же видела, на что она способна… видела ее волшебство…

– Я не видела ничего, кроме обиженной девушки, убежавшей в лес, чтобы поплакать.

Гертруда пристально смотрит на меня, и в ее глазах я замечаю сомнение.

– Даже если это не волшебство… чтобы нагадить, у нее есть и другие пути.

Я помню, что Кирстен сделала с Гертрудой в прошлом году. Это ее стараниями гадкое прозвище Грязная Герти распространилось, как чума. Но это было сделано дома, где за нами присматривали мужчины, не давая нам слишком уж разойтись. Что же она может сделать здесь, в диких, необжитых местах?