Елена Ершова - Град огненный [СИ]

Наступает отлив.

Сон отпускает меня неохотно, словно продолжая утягивать в глубину, где в густой синеве и тишине медленно проплывают океанские чудовища. Там, на илистом дне, в густом подлеске водорослей, будет лежать и моя русалка. Ее невинная красота навсегда останется при ней, ее кожа никогда не узнает морщин.

Я думаю о ней. И о крови, вытекающей из ее разрезанного горла, когда стою под душем и удовлетворяю себя. И знаю, потом мне станет стыдно за то, что снова не сдержался и поддался плотским желаниям.

А еще девушка из сна напоминает мне ту, другую, что навсегда осталась в прошлом, и с которой наши пути не пересекутся больше никогда…

Нельзя об этом думать. Когда-нибудь я обязательно расскажу, но — не теперь.

Едва утолив один голод, я вскоре начинаю испытывать другой.

С продуктами у меня и вчера было не густо. Последнюю десятку я отдал в фонд гуманитарной помощи, и теперь на полках кроме початой пачки сахара и вовсе ничего нет.

Васпы хотя и выглядят как люди, но по хромосомному набору фактически являются осами. Усиленное потребление глюкозы — часть нашего метаболизма. Но это не значит, что мы можем прожить на одном только сахаре.

Раньше я никогда не утруждал себя вопросами, как люди достают то или другое. Я приходил к ним и диктовал свои правила. И забирал то, что считал нужным.

Теперь же за все приходится платить.

И это еще не самое трудное. Гораздо труднее выбрать: что купить в первую очередь, а что — потом. Или когда-нибудь. Или не купить вообще — а только посмотреть и сглотнуть слюну. И хотя в реабилитационном центре нам рассказывали, как планировать бюджет — товарно-денежные отношения до сих пор являются нашей основной головной болью. По сути, мы всю жизнь тешили свои соблазны, а теперь должны отказываться от того, что соблазнительно, чего хочется. Будь то новые штаны. Или мороженое. Или женщина.

Показательно, что у меня давно не было ни первого, ни второго, ни третьего.

Что, если и у Пола тоже возникли денежные трудности? И по старой Дарской привычке он умалчивал о своих проблемах, рассчитывая только на себя. Я не могу винить его за это — даже полгода интенсивной терапии не могут сделать бирюка душой компании.

Лучше всего о делах Пола осведомлен комендант Расс. Но сегодня не его смена, и сквер с фонтаном убирает хмурый мужик с опухшим от пьянки лицом. Он провожает меня недовольным взглядом и бормочет себе под нос, что понаехали нелюди, что отбирают хлеб у честных граждан, что страшно на улицы выходить — того гляди, прирежут.

— По роже видно — душегуб, — подытоживает свое бормотание мужик и продолжает мести улицу.

А я стараюсь думать о Поле. И о том, сколько дней осталось до получки. И не смотрю в витрины кондитерской, где с утра выкладывают свежую выпечку и многослойные, украшенные кремовыми розами торты.

Ближе к обеду в лабораторию заглядывает Марта и сладким голосом сообщает:

— Янушка, тебя к телефону.

Марта всегда обращается в раздражающей сюсюкающей манере. Уверен, встреться ей ныне мертвая Дарская Королева — двадцать тонн живого веса, когти и девятифутовый яйцеклад, — Марта назвала бы ее «лапушкой» и похлопала по ядовитым жвалам.

Я усмехаюсь про себя, а Марта отступает в сторону и поджимает губы. У меня до сих пор не получается выдавать хоть сколь-нибудь адекватные эмоции. Поэтому и реакция людей на них бывает весьма специфической. Но Марта заботит меня куда меньше, чем неожиданный звонок.

Мне не звонят. Почти никогда.

Васпы — молчуны и консерваторы. Среди людей у меня нет друзей (за исключением Тория, разумеется). Поэтому от звонка я ничего хорошего не жду.

Как всегда, чутье меня не подводит.

— Ян Вереск? — произносит в трубку вежливый женский голос. — Вас беспокоит миграционная служба. Отдел по надзору.

Я замираю с трубкой возле уха. За своим столом Марта медленно перекладывает бумаги с одного места на другое, делая вид, что увлечена работой. Но по ее позе заметно, что она вся превратилась в слух. Я делаю равнодушное лицо и поворачиваюсь к ней спиной.

— Чем обязан?

— Простите за беспокойство, — заученно продолжает вежливый голос. — Но ваша диагностическая карта просрочена. Когда вы обследовались последний раз?

Я опускаю взгляд. В некоторых местах паркет процарапан, и это напоминает мне рану на горле светловолосой девушки из сна. Вдоль позвоночника начинает медленно ползти мятный холодок, и я кажусь себе едва оперившимся неофитом под тяжелым взглядом наставника — он сканирует мой разум и знает все о моих мыслях, о моих тайных желаниях. Любое инакомыслие, любое несоответствие Уставу карается жестоко — в Даре нет места милосердию.

— Месяц назад, — бормочу я, и в спину сейчас же ввинчивается любопытный взгляд Марты.

— Четыре месяца, — мягко поправляет меня собеседница. — Возможно, вас не устраивает ваш куратор?

Я быстро хватаюсь за подсказку, отвечаю:

— Возможно…

И не слишком грешу против истины: доктор Войчич всегда казался мне напыщенным индюком и не интересовался ничем, кроме своей диссертации.

— Мы так и подумали, — голос в трубке теплеет. — Поэтому сменили вам куратора. Доктор Поплавский очень хороший специалист. Он пытался связаться с вами, но, к сожалению, ваш домашний телефон заблокирован.

— Да, — только и могу выдавить я.

Сейчас домашний телефон для меня такая же роскошь, как и горячая вода. Но я не собираюсь отчитываться перед умниками из миграционной службы.

— Если вы согласны, — продолжает женщина, — рекомендуем обратиться к нему как можно скорее. В противном случае, мы будем вынуждены поместить вас в стационар на повторную реабилитацию.

Черт!

Кажется, я произношу это вслух. Марта подпрыгивает на месте и теперь уже не стесняясь с любопытством пялится на меня. Это раздражает и смущает, как если бы она подсматривала за мной в душе.

Потом я думаю: а не узнал ли о моих снах и желаниях отдел по надзору? Иначе как еще объяснить, что после столь долгого перерыва они объявились только сейчас. Или же смерть Пола не оставила равнодушной и их?

Одно я знаю точно: если меня изолируют снова (а именно изоляцию, по сути, подразумевает нахождение в реабилитационном центре), то кто разберется в причинах самоубийства (или убийства?) бывшего офицера четвертого Улья? Сейчас я нужен здесь. И я отвечаю в трубку голосом спокойным и учтивым:

— Разумеется. Когда?

— Доктор Поплавский каждый день оставляет окно специально для вас, — отвечает женщина. — Скажем, сегодня, после пяти?

— Хорошо, — отвечаю я и записываю адрес на салфетке.

Марта со своего места вытягивает шею и мне, как мальчишке, приходится прикрывать запись ладонью.