Елена Ершова - Град огненный [СИ]

Иногда мне кажется, что создавая васпов, люди не думали о последствиях. Никто не подумал, как идеальное оружие будет существовать в мирное время. Возможно, это вовсе не входило в планы людей. И, выполнив свою миссию, мы были бы утилизированы, как отработанные механизмы.

Никто не подумал, что механизмы захотят иной судьбы.

Но пока идет война, пока тайгу прочесывают охотники за головами, пока Шестой отдел продолжает Дарский эксперимент — мы не можем сложить оружие. Поэтому первый закон нового Устава гласит:

«Не убивай без нужды. Не убивай беззащитного. И не превышай пределов допустимой самообороны».

Итак, мы приходим в Помор.

Люди называют его «город-призрак». И, увидев воочию, понимаю, почему.

Тайга сожрала город, разрастаясь и уничтожая все, когда-то созданное человеком. Асфальтовое покрытые дороги взломал можжевельник. Бетонные коробки зданий просели и обрушились, поросли мхом. Черные провалы окон — как глазницы в черепе, — глядят на непрошеных гостей бесстрастно и слепо. И не обрушенная сосна преграждает дорогу — караульная вышка.

Мы идем осторожно, вслушиваясь в тишину вокруг, не нарушаемую ни трелями птиц, ни шорохом под лапами зверя. Наверное, не только люди, но и животные обходят его стороной. И первым делом я думаю о радиации, но не пугаюсь: васпы отчасти мертвы, а потому достаточно спокойно переносят воздействие радиоактивных частиц на организм. Но от тишины и пустоты все равно становится не по себе. Солнце настырно пробивается сквозь грязную вату облаков, но этот свет искусственный и стерильный. Оттого весь окружающий пейзаж кажется картонным макетом, выставленным на витрине игрушечного магазина, виденного мной в Дербенде.

На всякий случай я держу палец на спусковом крючке.

Нам хватает дня, чтобы прочесать весь город с юга на север и с востока на запад. Разведка доносит: все чисто. Торий не врал: люди покинули этот объект давно, и селиться снова не планировали. И только в одном месте, ближе к северо-востоку, мы обнаруживаем следы огромных лапищ — каждый величиной в руку от плеча до запястья. Следы подсохли и тоже поросли мхом, а значит — зверь прошел здесь достаточно давно. И я переглядываюсь с Полом.

— Рованьский, — равнодушно говорит тот.

Я не отвечаю ему: Рованьский зверь остался далеко позади, его ареал обитания — болота. Ему нечего делать в заброшенном городе, вероятно, подвергшемуся радиоактивному заражению. Но свои мысли я оставляю при себе.

Так мертвый город встречает своих мертвых жителей.

И становится нашим домом на ближайшие полгода.

Мы не восстанавливаем здания, не вырубаем лес. Последнее, чего мы хотим — это быть обнаруженными с воздуха разведывательными вертолетами Шестого отдела. Мы находим разветвленную и хорошо сохранившуюся сеть подземных коммуникаций. Старые бомбоубежища и бункеры. Запасные и все еще работающие генераторы. Мы уходим под землю, как муравьи. И строим планы. И наблюдаем.

А еще посылаем разведчиков на случай, если вдруг рядом окажутся агенты Морташа или наоборот, заплутавшие васпы. Улей, из которого бежал я, мог быть не единственным местом дислокации васпов. И сколько еще их бродит по лесам — дезориентированных, потерявших смысл жизни?

Нужен был сигнал, который оповестил бы: «Здесь есть убежище и пища!» Код, который могли бы расшифровать лишь васпы, но не могли — люди.

Такой код придумал для нас Музыкант.

Вообще-то его зовут Иржи.

Мы пересекались с ним однажды, в детстве, еще будучи неофитами. Но его перевели в восточный Улей, а меня взял в преемники сержант Харт. И теперь на мне — китель преторианца. А на Музыканте — простая парка и картуз. И пахнет от него почти по-человечьи — хлебом и домашним теплом.

— Ты живешь с людьми? — спрашиваю его.

— Живу, — отвечает он. — Недолго. Всего несколько месяцев.

А я разглядываю его и думаю: неужели этот рядовой, всю жизнь проходивший в инженерах связи, тоже понял что-то важное, что только сейчас начинаю понимать я, преторианец Королевы? И спрашиваю его снова:

— Это страшно?

Иржи неопределенно поводит плечом, словно прислушивается к внутренним ощущениям. Отвечает осторожно:

— Немного. Вначале. Но если ты никого не трогаешь — тебя не трогают тоже. Потом привыкают.

Это похоже на то, что рассказывал Бун. И судя по спокойному лицу Музыканта, он не лжет. И мне почему-то тоже становится спокойно, словно все сомнения и страхи, выстраивающие в моей душе бастионы, теперь разрушены простыми и честными словами связиста. Я вздыхаю с облегчением и спрашиваю последнее:

— Тогда зачем ты пришел?

— Нужна помощь, — говорит Иржи. — И я пришел предложить ее вам.

И здесь я должен сделать отступление и кое-что прояснить.

Если поднять архивы и проследить за всеми событиями, предшествующими Переходу, то помимо показаний очевидцев из разоренных деревень, помимо обличительных статей ученых, помимо протоколов Шестого отдела и государственной целевой программы по реабилитации и социализации васпов, можно найти довольно объемную папку, помеченную большой литерой «W». Это — признания, интервью и свидетельства самих васпов. И тех, кто пришел со мной в Помор. И тех, кто работал на Морташа. Я понимаю, большинство этих документов припечатаны грифом «Секретно», поэтому многое, очень многое не дошло сейчас или никогда не дойдет до общественности в будущем. Но кое-что я получил непосредственно из первых рук. Эти истории кажутся мне наиболее показательными для того времени.

Их всего три. И первая из них — история Музыканта.

Я перескажу ее вкратце, как запомнил.

История Музыканта

— Я слухач, — так начинает свой рассказ Иржи. — Родился с идеальным слухом. Перерождение усилило эту способность. Поэтому я попал в радисты. Я не был связан с Королевой так, как связаны преторианцы. Но мог слышать ее даже от своего приграничья. И многое другое, — он усмехается и добавляет жестко: — Одного не могу себе простить. Что за своей беспечностью не расслышал стукача.

— В вашем Улье был стукач? — перебиваю я.

— Во всех Ульях были, — убежденно отвечает Музыкант. — Я слышал, как об этом говорил Морташ. Люди всегда контролировали васпов. Выбирали наиболее талантливых особей. Ставили над ними эксперименты. Дар всегда был одной большой экспериментальной площадкой, виварием. И оставался бы по сей день. Если бы не произошла утечка информации. Говорят, в этом виноват один ученый, притащивший в столицу живого васпу.

Знал ли Иржи на тот момент, что этим васпой был я? Вряд ли. Даже если он чуял во мне зверя, все равно ничем не показывал своего волнения. А я не спешил его просвещать.

— Из-за этой утечки эксперимент спешным образом пришлось сворачивать, — продолжает Иржи. — По крайней мере, создать такую видимость. Тогда с севера на юг и хлынули беженцы. А Ульи разрушили, и Королева погибла.