Елена Ершова - Град огненный [СИ]

Я понимаю. И от понимания ситуации мне становится не по себе. Если эта «резервная станция» действительно существует, если заказ на нее поступил от Эгерского королевства, значит — будет новая война и новые жертвы. Значит, васпы снова будут рабами, как только кто-то извне включит передатчик и заполнит нашу внутреннюю пустоту. И время потечет назад. И не сбудутся мечты о собственном доме и теплой постели. И не будет женщины, целующей в щеку. И все жертвы окажутся напрасными, потому что мы станем только оружием — без мыслей и без души. Но я беру себя в руки и говорю как можно более спокойно, стараясь унять дрожь в голосе:

— Из твоих слов следует, что Шестой отдел не в курсе, где этот проект «Ферзь» теперь.

— И это радует, — с видимым облегчением кивает Иржи. — Пока он потерян, нам не о чем волноваться. Но даже если его найдут — мы придумаем, как поставить заглушки.

Я глубоко вздыхаю и внутренне соглашаюсь с ним, а вслух говорю:

— Тогда приступим к делу. Предположим, мы будем посылать отсюда кодированный сигнал. Ты можешь усилить его и передать другим васпам?

— Для этого я здесь, — серьезно отвечает Иржи.

— А какова зона покрытия?

Он что-то прикидывает, просчитывает на пальцах, наконец, отвечает:

— При хорошем раскладе добью до Выгжела.

Я присвистываю от удивления:

— Это добрая половина Дара!

— Если на востоке окажутся наши сторонники, то можно передать и дальше. Я разработал несколько шифров, пока был в дороге. Даже если их уловят люди, то вряд ли поймут. А если поймут — не смогут использовать. Мы будем посылать низкочастотные сигналы. Возможно, на частоте около семи или даже пяти Герц. У перехватчиков головы лопнут прежде, чем они расшифруют код.

Мы снова смеемся, но теперь с облегчением. На душе становится светло и радостно. Видимо, так бывает всегда, когда на горизонте забрезжит надежда.

Что я знаю о Музыканте теперь? На телешоу Хлоя сказала, что он живет в деревне, сочиняет свои сюиты, играет на рояле и преподает уроки музыки сельским детям. Я думаю, он чувствует себя куда счастливее, чем если бы до конца жизни остался радиопередатчиком. И это — его собственный маленький приз за все, что он сделал для васпов в Поморе.

Они действительно начали приходить к нам.

Отрядами и поодиночке. Усталые и озлобленные. Обреченные и все еще хранящие надежду.

Основная проблема состояла в том, что передача была не направленной, а широковещательной. И если, используя «усилитель», Музыкант сгенерировал канал, который из-за своих свойств позволял почти безопасно передавать данные — а именно, позволял определить, когда происходила прослушка или перехват и в этом случае информация искажалась, — то гарантировать, кто получит информацию — сторонник новых законов или предатель, он не мог. Поэтому шифры обновлялись ежедневно и направляли васпов на мобильные пункты, где дежурили наши часовые. Там, встретив новичка, его «прощупывали», и если возникало какое-либо подозрение в его честности или становилось ясно, что васпа имел контакты с людьми, то его какое-то время держали в карантине. Всех, кто прошел проверку, мы переправляли на базу — с условием, если и они принимали новые законы.

Торий писал потом в своей статье: «У васпов появилась новая идеология».

Это было действительно так. Наверное, Переход оказался новой ступенью Дарского эксперимента, новым витком эволюции нашего общества. Но странное дело — отторжения эти мысли не вызывали. Мы жили надеждой. Мы ждали обновления. И мы в какой-то степени были счастливы.

Труднее, конечно, претворить эту идеологию в жизнь.

Васпы никогда не были ни земледельцами, ни скотоводами. Наш паразитический образ жизни всегда вызывал у людей презрение. А теперь пришло время перемен, пришла пора доказать, что мы тоже чего-то стоим. И вот как раз это оказалось непросто.

Попробуй что-то доказать тем, кто боится тебя, кто готов изрешетить тебя пулями или снести голову топором, даже не начав диалога. И здесь нам сослужил службу опыт, полученный в деревне Есенка.

Я благодарен Буну, и старосте Захару, и другим жителям деревни, что они не держали на нас зла. Более того, я убежден: молва о том, что навь помогла отвести реку в новое русло, прошла по близлежащим деревням быстрее, чем слухи о последующих за этим смертях. Горевать селяне предпочли тихо, не вынося сор за околицу. А вот радостную новость распространили далеко по округе. И люди не трогали наши отряды, стоило только услышать пароль: «Мы от командира Буна».

Я ревновал, конечно. Но терпеливо ждал, когда вместо «командира Буна» начнут говорить «командира Яна».

Как оказалось, ждать оставалось недолго.

Первой ласточкой оказался наш собственный дезертир, имя которого я называть не стану — его показания полностью запротоколированы и подшиты к обвинительному заключению всех причастных к работе Шестого отдела. Сам рядовой вместе с другими васпами совершил Переход, с честью выдержал испытание Селиверстова и теперь полностью реабилитирован перед обществом (в том числе, перед обществом васпов). Я буду называть его рядовым Н. Вторая история — о нем.

История рядового Н.

— Сид сказал: давай сбежим! И мы сбежали, — Н. смотрит перепуганными глазами, словно его уже волокут на дыбу. — Я не хотел, клянусь Королевой! — с жаром оправдывается он. — Господин Рон хорошо о нас заботился. Я понимал, что это все временно… ну, что нет жратвы и дома, — Н. втягивает голову в тощие плечи и становится похож на ощипанного птенца. — Но Сид звеньевой и старше. Ему я тоже верил.

Н. служил под командованием преторианца Рона и сбежал в ночь после его смерти. Меня он боится, как огня, но понимает, что лучше говорить, чем молчать. И он говорит — сбивчиво, немного заикаясь, пытаясь выгородить себя… а кто бы на его месте не делал так же?

— Я не стрелял в господина Рона! — говорит Н., и его губы начинают трястись. — И Сид не стрелял. Но он знал, что готовится бунт.

— И ты знал, — говорю я, скорее утверждая, чем спрашивая.

Н. нервничает, теребит ремень, его взгляд бегает по бункеру, по обшарпанному столу, по сырым стенам с отслоившейся штукатуркой.

— Да, — наконец, сдавленно отвечает он.

— Почему скрыл?

Н. вздрагивает. По шее катится пот, но он не решается вытереться, стоит — руки вытягивает по швам, в глаза не смотрит, бормочет:

— Старшие угрожали. Сказали: вякнешь — прирежем.

— Испугался, значит? — ухмыляюсь.

Его ощутимо колотит. Я наблюдаю, неподвижно сидя на стуле, между коленями зажат стек, ладони лежат на рукояти. Н. понимает, что я могу убить его прямо сейчас. Страх перед преторианцами, выпестованный за несколько лет обучения, крепко держит его за горло. Он задыхается, он понимает, что грозит ему за дезертирство. Он понимал это с самого начала, как только пришел в Помор… но ведь все-таки пришел. И остался.