Елена Ершова - Град огненный [СИ]

Выставка, посвященная васпам, находится в самом конце. Здесь я благодарю девушку за экскурсию и задерживаюсь до момента, пока не различаю знакомый цветочный аромат.

— Интересно, что может рассказать обо мне мой «Висельник»? — произношу достаточно громко, чтобы услышал посторонний, и выхожу в коридор.

Хлоя Миллер останавливается, удивленно приподнимает брови, но быстро берет себя в руки.

— Например, что вам нравится красный цвет, — отвечает она и улыбается. — Рада встрече!

Осторожно пожимаю протянутую ладонь. Ее рука хрупкая, ухоженная и прохладная после улицы.

«Русалка», — повторяю про себя, ощущая зарождающуюся в животе волну возбуждения.

— Вы пришли поговорить о вашем друге? — участливо спрашивает Хлоя.

— И да, и нет, — уклончиво отвечаю я. — На самом деле хотел ближе познакомиться с вашей галереей.

— Интересуетесь искусством? — в ее глазах загорается лукавый огонек. — Похвально!

— Мне не помешает немного теории, — и, подумав, добавляю: — На передаче вы говорили, что позывы к творчеству определяют личность. Если бы я не игнорировал такой очевидный факт, то не совершил бы столько ошибок. И если бы принимал увлечения Расса всерьез… — тут я позволяю своему голосу дрогнуть, — если бы принимал и остался в тот вечер рядом… возможно, я смог бы предотвратить это кошмарное недоразумение.

Лукавство в ее взгляде сменяется сочувствием.

— О, я знала, что вы вините себя! Не нужно! — Хлоя легко касается моей руки, а я привычно деревенею. От цветочного аромата кружится голова. Нервно оглядываюсь по сторонам, опасаясь увидеть серповидные плавники моих вездесущих демонов. Но тени спокойны. И голос Хлои тоже спокоен и мягок.

— Все в порядке, — произносит она. — В том, что случилось с Рассом, не виноваты ни я, ни вы. Если хотите, можем продолжить беседу в моем кабинете за чашкой кофе. Согласны?

— Лучше какао, — отвечаю на полном серьезе, а Хлоя смеется и говорит покладисто:

— Хорошо. Значит, какао.

Интерьер ее кабинета выдержан в светлых пастельных тонах. Здесь уютно и пахнет ландышами. Окна выходят на дворик с фонтаном. За ним разбегаются вдаль садовые аллеи.

— Настоящая… пас-тораль, — вворачиваю услышанное во время экскурсии слово.

Хлоя всплескивает руками.

— Да вы знаток! Я бы так разбиралась в военном деле, как вы — в живописи!

— А разве вам не ближе генетика?

Если шпилька чем-то и задевает Хлою, вида она не показывает.

— Увлечениями я пошла совершенно не в деда, — спокойно отвечает она, выставляя на столик чашки и вазу с конфетами. — Скорее, в маму. Она была искусствовед.

— А теперь тоже занимается благотворительностью? — ухмыляюсь и закидываю в рот карамель. — Это у вас семейное?

Улыбка исчезает с лица девушки, словно ее стирают невидимой губкой, а сама она застывает на месте, заводит за ухо выбившуюся из косы прядь и произносит тихо:

— Она умерла десять лет назад.

Будь на моем месте Торий, он подавился бы конфетой и тут же рассыпался в извинениях. Но я — не Виктор. И всю неловкость момента осознаю много позже, когда обновляю записи. А тогда хрустко разгрызаю карамель, сцепляю пальцы на животе и произношу что-то вроде:

— Выходит, я здесь не единственный сирота.

— Не единственный, — соглашается Хлоя, и когда поворачивается ко мне, ее лицо снова безоблачно и спокойно. — Так сколько вам ложек сахара?

— Положу сам, — я принимаю из ее рук сахарницу и щедро сдабриваю какао. Глядя на это, Хлоя снова расплывается в улыбке.

— Иногда вы ведете себя, как дети, — говорит она. — Наверное, именно поэтому я и затеяла проект с поиском родственников. Я знаю, каково это — воспитываться кем-то другим.

Спрашиваю:

— А кто воспитывал вас?

— Няня, — Хлоя вздыхает. — Дедушка всегда был занятым человеком. И он всегда хотел сначала сына, потом внука. Говорил, кто-то должен продолжить его работу. Но у него родилась только моя мама. А у мамы родилась я. А потом она погибла… — Хлоя делает большой глоток из чашки и ойкает, прижимает к губам пальцы. — Горячий! Вы пейте осторожнее, ладно?

Она дует на кофе, вытягивая губы, будто для поцелуя. Поспешно опускаю взгляд. Близость русалки будоражит, но я не должен быть рабом собственных инстинктов. Тогда я спрашиваю первое, что приходит в голову.

— Как она умерла?

И жду, когда со щек Хлои снова отхлынет румянец. Она действительно бледнеет, но на этот раз отвечает спокойно и без запинки:

— Автокатастрофа. Водитель фуры заснул за рулем и вылетел на встречку. Снес несколько машин. Погибло трое, включая моих родителей.

— Значит, и отец?

Хлоя кивает, отпивает кофе и смотрит мимо меня, в самый дальний и темный угол. Наверное, там таятся ее собственные демоны, сотканные из теней. Мне хочется спросить, на что похожи они. Но вместо этого говорю другое:

— Жаль.

— Да. Папа был достойным человеком. Правда, наполовину эгерцем, — она снова приглаживает пряди, усмехается немного нервно. — Дедушка всегда был против этого брака. И против фамилии Миллер. Когда установил опеку, даже хотел сменить фамилию на свою, но я отказалась. Наверное, глупо?

Я ничего не отвечаю ей. Зато вспоминаю, как просил Виктора позволить взять фамилию Вереск. Даже зная, что Лиза не моя сестра. Такое нелогичное и глупое человеческое желание — помнить о своих корнях.

— Может, оно и к лучшему, — помолчав, подытоживает Хлоя. — Дедушке не придется стыдиться за фамилию Полич, — и, поймав мой вопросительный взгляд, поясняет: — Я ведь не выбрала стезю ни биолога, ни генетика.

— А я считал, вы росли в лаборатории, — усмехаюсь и добавляю: — По другую сторону решетки от меня.

По моим прикидкам, это должно возмутить Хлою, но она только укоризненно качает головой.

— Ай-ай, господин Вереск! К чему эти провокации? Сейчас мы на одной стороне.

— Разве ваш дедушка не работает на Морташа?

— Вовсе нет. Он работает на себя.

— Но с теми, кто хорошо платит.

Хлоя поджимает губы.

— Не скрою, его разработки требуют больших вложений. Но дедушка из тех фанатиков, кто работает сначала ради идеи, а уж потом ради денег. Так что плохого, если его оценивают по достоинству? Если он пытается сделать мир лучше?

— Ценой жизни других?

— Как раз в этом вопросе мы с ним и разошлись, — Хлоя со стуком опускает на стол чашку. — Да, если хотите знать, я следила за работой дедушки. Но во многое меня просто не посвящали. И со многим я уже тогда была не согласна. Но подумайте сами, кто примет всерьез пятнадцатилетнюю девчонку?

Вспоминаю, что в пятнадцать я уже считался преемником Харта, и недоверчиво ухмыляюсь. Сколько бы лет ни было Хлое в расцвет Дарского эксперимента, ее посчитали достаточно взрослой, чтобы включить в списки Шестого отдела. А вслух подытоживаю: