Markiann Маркианн - Небо Ждёт [СИ]

Сергей с болью посмотрел на него и жёстко сказал:

— Да. Надо поговорить. Нам обоим. Вставай.

Савватий, опираясь на костыли, стал подниматься. К нему бросилась Настя и стала ему помогать, увидев это, подключились Антон и Михаил, а Сергей уже ничего не хотел с этим делать. Шаг за шагом, заставляя свой гаснущий разум думать о ходьбе, Савватий пошёл к выходу.

— Дядя Серёжа, я поеду вместе с ним! — сказала Настя. — Я ведь очень хочу увидеть владыку Питирима и Андрея!

— Ладно уж, езжай, — устало проговорил Сергей.

Савватия дотащили до магнекара, затолкали вовнутрь и тронулись в путь. Он, полулёжа на переднем сиденьи, закрыл глаза — мелькание деревьев за окном вызывало головную боль и тошноту. У Сергея на руке завибрировал псифон. Услышав сообщение, Сергей заплакал и радостно выдохнул. Савватий приоткрыл глаза и посмотрел на него.

— Что такое, дядя Серёжа? — спросила Настя, выглянув с заднего сиденья.

— Счастье-то какое, — утирая слёзы, сказал Сергей. — Позвонили из больницы! Кира спасли… Кира спасли!!!

Савватий закрыл глаза и чуть слышно проговорил:

— Благода-рю Тебя, Спаситель… Я всегда на-деялся на м-милость Т-твою…

Настя это услышала и взяла своей ручонкой его руку.

Серафим выспался, и его потянуло на творчество. Он не знал, день сейчас или ночь, но раз уж он встал, то он решил сначала помолиться. На его шее не было ни Распятия, ни медальона. Обычно, если не было нигде иконы, он старался встать так, чтобы смотреть на восток, но вокруг него был унылый интерьер белоснежной комнаты, и непонятно было, где север, где юг, где запад, а где восток. Он преклонил колени и почувствовал духовный дискомфорт. Получалось, что он будет молиться на зеркало во всю стену, за которым непонятно кто вообще есть. Он, не поднимаясь с колен, повернулся к нему спиной. Но тогда, выходит, он будет молиться на унитаз, а это вообще ни в какие ворота не лезло. Он повернулся лицом к двери, и ему тоже было не то, он повернулся к пустой стене, а спиной к двери, и ему тоже было не так. И тогда он просто закрыл глаза, чтобы попытаться хоть как-то сосредоточиться. Но внутри снова была пустота. Он остался один… Бог его оставил, и он не знал, как теперь ему быть. Ну, что ж, с этим надо было бы разобраться, но он решил это сделать на досуге. Сейчас у него было дело. Он заученно прочитал про себя молитвы, перекрестился, встал. Потом он подошёл к унитазу и, сняв с себя всю одежду, набрал в руку побольше мыла из дозатора, висящего над раковиной, и стал обильно намыливать ноги, пах, живот, грудь, руки и лицо.

Арден внимательно сквозь стекло наблюдал за ним.

— Господи… что он делает? — озадаченно произнёс он.

Намыленный Серафим вернулся к зеркалу. Он раскинул руки, расставил ноги и с мокрым шлепком, как морская звезда, прилип всеми намыленными частями тела к зеркалу с другой стороны.

— Он рехнулся? — нахмурился полковник. — Альберт, вы, случайно, не били его по голове? Альберт искоса посмотрел на него и виновато опустил глаза.

— Похоже, что происходит постепенный палимпсест личности, — предположил Арден.

Серафим постоял так некоторое время, оставаясь неподвижным, затем отлип и поменял позу. Он соединил ноги, поднял руки повыше и снова прилип к стеклу. Затем он отошёл, снял мыло с лица и нарисовал им круг, затем квадрат, вписав вовнутрь мыльные отпечатки своего тела.

Полковник не выдержал и прыснул со смеху.

— Вот оно что! Это же Леонардо да Винчи! Человек Витрувианский! Но зачем это ему?

Серафим насухо обтёрся полотенцем, оделся и лёг на пол, заложив руки за голову, закинув ногу на ногу, и стал созерцать своё творение.

— Ну что ж, — повернулся Арден к Альберту. — Пора тебе с ним поговорить.

Альберт быстро кивнул и вышел. Арден увидел через стекло, как он вошёл в комнату.

— Здравствуйте, Серафим! — произнёс Альберт.

— Здравствуй, Альберт, — безразлично ответил Серафим. — Я тебя так долго ждал и не дождался. А сейчас, прости, ты не вовремя, я занят.

— Чем же вы заняты? — спокойно спросил Альберт.

— Я размышляю, — сообщил Серафим.

— О чём же? — поинтересовался Альберт.

— Боюсь, тебе не понять, — со вздохом произнёс Серафим.

— А вы попробуйте.

Серафим харкнул слизью, сплюнул её рядом с собой на пол, и произнёс:

— Взгляни на это великое творение! Это канон пропорций мужского тела, идеальная с точки зрения пропорций мужская фигура, внутри которой пребывает мой разум. Великий Леонардо как-то написал: «Древний человек был миром в миниатюре. Поскольку человек состоит из земли, воды, воздуха и огня, его тело напоминает микрокосм Вселенной». И действительно, это изображение символизирует нахождение человека во Вселенной. Это образ согласованного состояния жизни, в центре которой находится человек. Но вглядись внимательнее: тут два тела, одно из которых вписывается в круг, а другое — в квадрат.

Альберт посмотрел на стекло, на котором изображение уже сильно поплыло, утратило свои контуры, стекая мыльными подтёками и пузырями. Серафим продолжил:

— Композиция, вписанная в квадрат — символ земного, материального. Центр квадрата находится в паховой области. Композиция, вписанная в круг — символ божественного происхождения человека. Центр окружности — пупок человека.

Альберт, глядя на «композиции», сложил руки на груди и задумчиво, одной рукой подпёр подбородок.

— Обе эти позиции отображают единство динамики и покоя. Таким образом, великий Да Винчи передаёт противоречивость духа — круга, и материи — квадрата. Если дополнить рисунок сторонами Четверицы Хайдеггера das Geviert, то получится символический образ истинного состояния человека, божественного наполовину, смертного наполовину, который опирается ногами на Землю и головой пребывает на Небе.

Серафим помолчал, потом медленно произнёс:

— Но… «что такое человек, что Ты помнишь его»? И разве помнит Бог человека в полночь Бытия? В этом мире, где человек создает множество социальных конструктов, отдаляясь от Бытия разными надстройками, биологизацией техники, роботизацией самого себя, с каждой секундой иссякает его время, идёт процесс Забвения Бытия! Человечество ускоренно погружается в Ничто, в метафорический вечер, переходящий в ночь. Скоро наступит момент, когда восторжествует абсолютное Ничто, круг будет стёрт, и человек останется вписан только в квадрат… в квадрат белой мягкой комнаты…

Альберт вздохнул и сказал:

— Серафим, пора вписать человека в круг. Быстро поднимайтесь и проследуйте за мной на выход.

Они вышли из альфа-центра. Серафим поёжился от холодного ветра, натянув на уши шапку. У магнекара его ждали трое бойцов Альберта, которые стояли, заложив руки за спины. Увидев их, Серафим им улыбнулся, как старым знакомым.