Наоми Алдерман - Сила [litres]

Мужчина пролистал паспорт – ища, понятно, официальный штамп с именем опекунши, которая должна была вдобавок подписать разрешение на поход за продуктами в одиночестве. Мужчина смотрел в паспорт очень внимательно. Добросовестно его изучив, снова показал “документы”, уже в легкой панике. Тунде улыбнулся, пожал плечами и склонил голову набок.

– Да ладно тебе, – сказал он по-английски, хотя мужчина ничем не выдал, что знает язык. – Подумаешь, булки. Ну нет других бумаг, чувак.

Прежде хватало. На этом этапе ему обычно улыбались – вот ведь чудной иностранный журналист – или на ломаном английском читали краткую нотацию о том, что к следующему разу бумаги надо привести в порядок, и Тунде извинялся, и обаятельно улыбался в ответ, и выходил из магазина с продуктами или припасами.

Но мужчина за прилавком горестно покачал головой. Ткнул пальцем в вывеску на стене, по-русски. Тунде перевел, сверяясь с разговорником. Грубо говоря: “Пять тысяч долларов штрафа каждому, кто поможет мужчине без документов”.

Тунде пожал плечами, после чего улыбнулся и раскрыл ладони, демонстрируя, что они пусты. Изобразил, как озирается, приложив ладонь ко лбу и якобы оглядывая горизонт.

– Да кто увидит? Я никому не скажу.

Мужчина снова покачал головой. Вцепился в прилавок, уставился на свои руки. На запястьях из-под манжет выглядывали длинные завитые шрамы. Шрамы поверх шрамов, новые поверх старых. Папоротниковые, закрученные. На шее под воротником тоже шрамы. Мужчина помотал головой и стал ждать, глядя в пол. Тунде схватил с прилавка свой паспорт и отчалил. Когда уходил, из открытых дверей за ним наблюдали женщины.

Женщины и мужчины, готовые продать ему еду или топливо для походной газовой печки, попадались все реже и реже. У Тунде развилось чутье на тех, кто может оказаться дружелюбен. Пожилые мужики, что сидят перед домом и играют в карты, – у этих найдется, чем его угостить, а может, и переночевать пустят. Молодые мужчины в основном слишком напуганы. Разговаривать с женщинами вообще смысла нет – даже встречаться с ними взглядом опасно.

Как-то на дороге он проходил мимо стайки женщин – смеются, перешучиваются, запускают электрические дуги в небо – и твердил про себя: “Меня нет, я никто, не замечайте меня, вы меня не видите, тут не на что смотреть”.

Его окликнули сначала на румынском, потом по-английски. Он сверлил взглядом камни тропы. Вслед ему прокричали пару слов, неприличных и расистских, но дали пройти.

В дневнике он записал: “Я иду уже давно – сегодня я впервые испугался”. Чернила сохли, он провел по ним пальцами. На бумаге правда проще.

На десятой неделе настало ясное утро – солнце вырвалось из туч, стрекозы замельтешили, зависли над выпасами. Про себя Тунде снова провел подсчеты: энергетических батончиков в рюкзаке хватит на пару недель, пленки в запасной камере достаточно, телефон и зарядка на месте. Через неделю он доберется в горы, еще, допустим, неделю будет записывать то, что увидит, а потом слиняет отсюда к чертям собачьим и эту историю унесет с собой. Он расслабленно погрузился в грезы и потому, обогнув холм, не сразу понял, что́ привязано к столбу посреди дороги.

Мужчина – длинные темные волосы свесились на лицо. За руки и за ноги пластиковыми шнурами прикручен к столбу. Руки сзади, запястья связаны, плечи разведены. Лодыжки стянуты спереди, и шнур обвивает столб раз десять. Вязали поспешно и неумело, в узлах явно не разбирались. Туго обмотали и так оставили. По всему телу – отметины боли, воспаленные и потемневшие, синие, и алые, и черные. На шее табличка с одним-единственным словом по-русски: “Шлюха”. Умер дня два или три назад.

Тунде фотографировал тело очень тщательно. Была в этой жестокости красота, в искусной композиции – некая мерзость, и он хотел все это передать. Не спешил и не озирался, не прикидывал, где находится, не наблюдает ли кто издали. Потом сам дивился, как мог свалять такого дурака. В тот вечер он впервые заметил, что за ним следят.

Настали сумерки, и хотя Тунде одолел уже миль семь или восемь, упавшая голова, черный язык трупа не шли из головы. Тунде шагал в пыли по обочине, сквозь густой лес. Вставала луна – желто-туманный ноготок света в кронах. Время от времени Тунде говорил себе: можно разбить лагерь здесь – давай, вынимай скатку. Однако ноги шагали, еще на милю, и еще на милю, и еще на милю удаляя его от занавеси волос на подгнившем лице. Перекликались ночные птицы. Тунде вгляделся в лесную тьму и там, справа под деревьями, заметил вспышку света.

Крохотную, но узнаваемую. Эту тонкую, белую, мимолетную нить накала ни с чем не спутаешь. Там женщина, и она перекинула дугу между ладонями. Сердце пропустило удар.

Но мало ли что. Кто-то разводит костер, любовники играют – выбирай на вкус. Ноги зашагали быстрее. А потом он увидел ее снова – уже впереди. Длинная, долгая, неторопливая вспышка, осветившая смутное лицо, длинные обвислые волосы, рот, сложенный в кривую улыбку. Женщина смотрела на Тунде. Даже в сумраке, даже издали он это разглядел.

Не бойся. Нет другого выхода – только не бояться. Но животное внутри Тунде боялось. В каждом из нас живет то, что зубами и когтями цепляется за старую истину: либо ты охотник, либо добыча. Пойми, кто ты. Действуй соответственно. От этого зависит твоя жизнь.

Она снова пустила искры в черно-синюю тьму. Она ближе, чем Тунде казалось. Она что-то исторгла изо рта. Тихий скрипучий смех. О господи, подумал Тунде, она психованная. И это было хуже всего. Что за ним следят просто так, что он может погибнуть здесь за здорово живешь.

Где-то у правой ноги затрещал прутик. То ли она сломала, то ли он – Тунде не понял. И побежал. Всхлипывая, глотая воздух, со звериной целеустремленностью. Иногда успевал обернуться – она бежала за ним, ладонями поджигая деревья, и огоньки плясали на пыльной коре и в редкой сухой листве. Тунде поднажал. В голове осталось одно: где-то должно быть спасение. Если не сдаваться, спасения не может не быть.

И, петляющей тропой выскочив на вершину холма, Тунде его узрел – поселок с горящими окнами, и до него меньше мили.

Он рванул туда. Натриевый фонарный свет выбелит этот ужас, сдерет с костей.

Тунде давно уже размышлял, на чем закончит. С третьей ночи скитаний, когда друзья сказали, что ему надо линять, что полиция ходит по домам, расспрашивает о мужчинах, у которых нет законных опекунш. В ту ночь Тунде сказал себе: я могу остановиться в любой момент. Телефон при нем. Нужно только зарядить его и послать одно-единственное письмо. Например, редактору с Си-эн-эн и, может, копию Нине. Сообщить, где он. Они приедут, найдут его, и он будет героем – спасенным журналистом, который вел репортаж из гущи событий.