Дарья Булатникова - Модель для сборки 20 лет: Юбилейная книга [сборник litres]

Капитан застыл с выпученными глазами. Ким вдруг улыбнулся и отошел на шаг.

– Ты всё еще ничего не понимаешь? – спросил он. – Ты сейчас меня ненавидишь, да? Меня! С которым девять лет кувыркался под пулями? Меня – единственного твоего друга в этом адском котле? – Ким обвел рукой черный горизонт.

Капитан пригляделся – ни поляны, ни ельника, обступающего ее, уже не было, осталась только поверхность крыши, луна наверху и пламя. А вокруг, насколько хватало глаз, клубилась непроницаемая черная пелена, и уже нельзя было разобрать, что это – то ли предрассветный туман, то ли и впрямь стенки адского котла.

– Извини, – сказал Капитан, потупившись. – Нервы.

– Это не нервы, – серьезно ответил Ким. – Это – эмоции. А вот теперь вспомни: когда ты убивал двенадцатилетних близняшек Агиева – ты желал им зла?

– А кто они мне такие? Я их видел первый и последний раз – в оптический прицел. Ничего я им не желал, просто убрал, и всё. И ни разу не пожалел об этом. У меня не было выхода, пойми! Я выполнял свой долг.

– Да, – кивнул Ким. – Ну хоть теперь ты понял?

Капитан хотел ответить, но замер.

– Ким! Ты гений, – сказал он тихо. – Ты абсолютно прав! Можно! Можно убивать без злости и ненависти!

– Я не гений, – покачал головой Ким. – Просто этому меня учил отец. А его учил дед. Так учит древнее боевое искусство – воин не должен ненавидеть врага. Ненависть ослепляет. Воин должен просто выполнять то, чему суждено случиться. И я просто пойду выполнять то, за чем мы сюда приехали.

Ким поднял гранатомет за ствол, повернулся спиной и вразвалочку зашагал к центру – квадратному кубику с черным провалом вместо двери.

– Я с тобой, – быстро сказал Капитан, поднимая ствол штурмовика.

– Нет. – Ким обернулся и покачал головой. – Я – умею убивать без эмоций…

– А я – не уверен, что умею, – тихо продолжил Капитан вместо него. – Да. Ты кругом прав. Удачи.

Ким не успел дойти. Послышался рев, из черного проема вылезла гигантская лапа и впилась когтями в бетон. Ким уверенно поднял гранатомет, и Капитан заранее упал на битум. Хлопок он услышал, но взрыва не было. Капитан поднял голову. Хлопок повторился. Ким, опустившись на колено, ритмично дергал гранатомет. За миг перед следующим хлопком Капитан увидел, что граната все-таки вылетела. И попала точно в дверной проем, откуда торчали гигантские лапы. Но взрыва не было.

Когти натужно дернулись, и каменная будка посреди крыши разлетелась. Осколки бетона, грохоча, покатились в разные стороны, а там, где секунду назад стояла будка, во весь рост поднималась медвежья туша с огромными женскими грудями и бешено вьющимися вокруг лап канатами хвостов. Теперь стало видно, что чудовище огромно – оно было в десять раз выше Кима, и не верилось, что секунду назад оно помещалось на чердаке, а еще недавно стояло во весь рост посреди вестибюля.

Мамма Сонним распахнула гигантский рот, наполненный зубами в сотни рядов, и заревела так, что пространство затряслось. Со всех сторон взметнулась и обступила крышу багровая огненная стена, словно вниз плеснули бензина.

Ким отбросил гранатомет, поднялся во весь рост, высоко задрав голову, чтобы смотреть чудовищу в глаза. Капитан знал рукопашную стойку Кима. Его руки сейчас – окаменевшие лезвия, которыми Ким на тренировках разбивал в пыль кирпичи, бетонные бруски и камни.

Мамма Сонним снова взревела и угрожающе взмахнула передними лапами. И в такт им снова взметнулось ледяное багровое пламя.

И тогда Капитан резко поднял ствол штурмовика и, не целясь, нажал спуск – легко и равнодушно, заранее зная, что попал. Чувствуя, что так и надо, что другого выхода нет. Единственная мысль, которая у него мелькнула, – штурмовик тоже может не сработать, как и гранатомет. Но штурмовик сработал, и его знаменитый бесшумный хлопок почему-то перекрыл и рев чудовища, и гул пламени, прокатился по крыше и глухо увяз в пылающем пространстве. Чудовище смолкло, поперхнувшись воем, а пламя опало – теперь за бортиками крыши снова клубилась черная пелена.

Ким еще секунду постоял, а затем медленно упал вперед, гулко хрустнув лицом о черный битум. Ровно из середины его затылка вылетел тонкий красный фонтанчик и потух, обжигая голову темным ручьем.

Капитан вскочил. Не глядя, изо всех сил зашвырнул штурмовик в огненную бездну. В два прыжка оказался возле Кима и резко перевернул его на спину. И увидел лицо, залитое кровью, и алое крошево вместо нижней челюсти – отсюда вышла пуля. «Какая она высокая, Мамма Сонним…» – равнодушно подумал Капитан, чувствуя, как текут по рукам теплые струйки. Глаза Кима были открыты, но он был мертв.

– Прости, друг, – тихо сказал Капитан и закрыл ему веки ладонью. – Ты ошибался. Можно убивать без зла, но нельзя убивать с добром. И я только что убедился в этом: я не желал тебе добра, когда нажимал спуск. Я просто знал, что сейчас так надо, и мне было всё равно. Если бы я знал, что надо выстрелить в себя, – мне тоже было бы всё равно. Я мог выстрелить и в Мамму Сонним – и мне тоже было бы всё равно. Ты ошибался. Ты был прав раньше, когда говорил, что Мамма Сонним не живая. Я и сейчас не знаю, как она устроена, не могу сказать, живая она или нет. Быть может, она всегда была мертвая, но ожила, когда ее вызвали в наш мир на этом семинаре. Мамма Сонним – это механизм, автомат. Ее нельзя ненавидеть или любить, потому что она тоже не желает нам ни зла, ни добра. Она тоже, как и ты, выполняет свой долг и не может иначе. Мы созданы такими, а она – такой. И ее можно только пожалеть. Потому что твой долг – красив и благороден, а ее долг – черный и неблагодарный. И Мамма Сонним, и мы все пришли в этот мир на короткое время, мы поживем здесь и уйдем обратно в небытие. Скоро-скоро никого из нас не будет. Раньше это произойдет или позже – не имеет значения. Каждый из нас как автомат выполнит то, что ему предназначено, и уйдет. Но о тебе будут вспоминать со светлой грустью, а о ней – со злобой и проклятиями. А она не виновата, что у нее такое предназначение. Никто не виноват.

Капитан замолчал и с удивлением подумал, что никогда еще не говорил столько театральных слов и никогда больше их не скажет. Он поднял голову и посмотрел на возвышающуюся косматую тушу.

– Жалко тебя, – сказал он задумчиво. – Искренне жалко. Знаешь, мне даже хочется сказать тебе что-нибудь приятное, вот только не знаю что, выглядишь ты мерзко. Может, ты мне скажешь что-нибудь приятное?

Мамма Сонним распахнула свою пасть и вдруг прохрипела оглушительно и без интонации:

– Ты умрешь через три года.

Капитан опустил взгляд и долго молчал, глядя, как первые солнечные лучи пытаются уцепиться за пыльный битум.

– Спасибо, – наконец выдавил он. – Это действительно очень приятная новость. Теперь мне будет легко работать. А от чьей пули?