Дарья Булатникова - Модель для сборки 20 лет: Юбилейная книга [сборник litres]

«Плыви, папа!» – услышал он голос сына. И все, стоящие на берегу реки, заулыбались, заметив Ллойда.

16.20

Всё дальше и дальше. От холода и непогоды. К покою и вечности…

В теплой бесцветной и невесомой воде отражалась луна, а контуры берегов были раскрашены игривыми радугами…

Сзади слышалось тихое повизгивание, – Лузи плыла, неуклюже перебирая лапами под прозрачными волнами. А догнав Ллойда, она стала облизывать его руки, отчего стало еще теплее…

«Плыви, папа!» – Взмах. Еще взмах. И еще… и еще… и еще…

Слово автора:

Больше десяти лет назад я впервые услышал свой рассказ. Это была запись «Модели для сборки» на радио «Энергия» – не «Смерть Птицы», но тоже хороший рассказ. Ощущения непередаваемые и волнующие для любого автора, но тогда я еще не понимал, как мне повезло. С тех пор я прослушал много аудиокниг, в том числе и своих, и давно убедился: единицы чтецов способны состязаться с Владом Коппом в артистизме и выразительности исполнения.

Дай бог здоровья проекту и его бессменному чтецу. Даешь еще больше Модели для Сборки!

Под землей тихо и спокойно. Тепло, сыро и темно. Под землей черви, медведки, сороконожки, мокрицы, муравьиная королева, жабьи норы и кроты. Узловатые, как будто искрученные артритом корни с тонкими бледными кончиками, природные камни там и сям, человечьи скелеты в обнимку со смертельными тайнами и зарочными кладами. Ниже – черный горючий камень и бурая жирная нефть, почитаемая темными народами за кровь Земли; реки, текущие с ленивой медлительностью неизбежной смерти, – у них нет берегов, нет начала и конца, и они полны черного песка; подземные горы, растущие к поверхности, словно новые зубы на смену отжившим и стертым о тучи и небо. Под ними – могилы старых богов, имен которых не помнят даже они сами, и пространства, принадлежащие сущностям, вовсе не имеющим имен. Еще ниже беззвучно бурлит сферическое море жидкого огня. У этого моря нет дна, но есть центр. Там, в раскаленной пульпе планеты, неизменная миллиарды лет, безразличная к жизни, смерти и времени, пребывает, не ведая снов и не зная горя, крупица космической пыли. Соринка, вокруг которой выросла жемчужина Земли.

Так – под землей.

На земле убивали Птицу.

У красноармейца Алексея Птицы в деревне под Рязанью осталась мать. И вдовая сестра Мотря с малышом. И брат, и дядькина семья, и дед с бабкой. Лютая смерть попыталась обойти Птицу и прорваться к его родным, чтобы навсегда разлучить их. Но красноармеец не хотел разлуки. Поэтому Алексей Птица бросился к амбразуре дота и закрыл ее своим молодым телом. Немецкие пули с яростью били его в грудь, и ему казалось, что это не пули, а тяжкий железный молот вступил с ним в борьбу. Первым же ударом молота его едва не отбросило от амбразуры, и Птица схватился крепкими руками за случайные арматурины по бокам от дыры. Держась за них, он прижался еще крепче со всей отчаянной силой, проснувшейся сегодня в нем. Снова и снова крушил невидимый немецкий пулеметчик своим молотом тело Птицы, но уже не сдвинуть было солдата с его нового поста. Птица не боялся этих ударов, он улыбался серому шершавому бетону перед лицом, потому что чувствовал – удары становятся слабей, видно, выдохлась злая фашистская сила в войне с русским солдатом. Он не знал, что вражеский молот проделал в его крестьянском теле большую красную дыру, и оттого он не ощущает прежней силы ударов. Кровь текла по груди, по животу и по ногам, и лилась прямо на лицо вражескому молотобойцу, застя взор. Боли совсем не было, это чувство Птица потерял где-то в войне. Ум Птицы оставался сейчас живым, хотя крови в его голове было уже совсем мало, и Птица радовался, что может помочь товарищам своим ловким поступком. Он представлял молотобойца внизу, его жестокое лицо, исступленные глаза, ищущие наших солдатов и не могущие разглядеть их за телом находчивого красноармейца. От радости Птица заплакал, прижавшись щекой к бетону. Левым глазом он видел кусок бело-серого неба с маленькими черными облачками разрывов, а ниже – бегущих по полю бойцов из своего батальона. А правый глаз был так близко к бетону, что ничего не видел, кроме маленькой щербинки от неметкой русской пули. От слез Птица слабел, но слабел и молотобоец – удары его стали совсем легкими. Слабость Птицы была нежной и теплой, а слабость врага – испуганной и жалкой. Руки бойца всё еще держались за арматуру, но в этом уже не было нужды: пули пролетали сквозь него, не встречая препоны. Наконец тело Птицы разучилось жить, и он умер.

Страх смерти много сильнее самой смерти. Птица незаметно, в пылу войны, одолел страх, и теперь смерть ему была неопасна и безразлична.

Первым делом он проверил дот. Заглянул в отверстие, из которого торчал ствол пулеметной машины и увидел мертвого фашиста. Враг лежал на земляном полу, раскинув руки. Осколком мины ему порвало лицо, из кровавой мешанины торчал клок усов. На правой руке у фашиста было золотое кольцо. Птица не захотел тратить свою жалость на врага и стал смотреть дальше. Патронов к пулемету не осталось, а ничего из оружия Птица больше не нашел. Он обыскал фашиста, забрал зажигалку и флягу с водой. Больше делать тут было нечего, и красноармеец пошел к своим.

Дыру в груди он попытался запахнуть гимнастеркой, но не вышло, она тоже прохудилась от пуль. Кровь запеклась и почернела. Ветер дул сквозь бойца, превращаясь в его теле в тихий печальный свист. Птица шел вслед за солнцем, и ему было грустно. Он думал, как же теперь он будет воевать, выдадут ли оружие взамен утерянного, определят ли паек? Еще он думал, что рано умер и теперь не сможет вернуться к родным, не сможет жениться, родить детей, построить своими руками будущее своей страны. Все-таки смерть обманула его и разлучила с теми, кто был дорог его простой душе.

Постовой Платонов увидел в сумерках фигуру, бредущую из тыла.

– Стой! – потребовал он.

Птица узнал Платонова.

– Это я, Птица, – сказал он.

– Струсил? Отлежался? – спросил бдительный Платонов.

– Убили меня, Платонов.

– Беда, – посочувствовал постовой. Он достал кисет, листочки отрывного календаря, добытого в бою у фашистов. Скрутил папиросу.

Птица подошел и сел на землю. От самокрутки отказался. Представил, как дым пойдет из дыры, и не захотел курить.

– Как мне быть, товарищ? – спросил Птица.

– Надо к комиссару идти, он разберется, – рассудил Платонов.

– Думаешь, в тыл не сошлют?

– Небось оставят.

– Зачем же я Родине нужен мертвый?

– А чтобы живых не растрачивать. В атаку можно вперед послать, в разведку тоже. – Платонов пригляделся к ране. – Питание можно не отпускать, и сто грамм на тебе сэкономить. Много пользы, – уверенно заключил он.