Гордон Хотон - Подмастерье. Порученец

— Я не тупой, — сказал он тихо. — У меня трансплантат.

Смерть вздохнул и принялся уныло тыкать в поставленный перед ним замороженный киш.

— Не могу его с собой брать. Эта работа требует эффективности и мастерства, и хотя вы — не лучший выбор в смысле этих качеств, в заданных чрезвычайных обстоятельствах…

— Я хочу уйти, — перебил его я.

Он некоторое время молча меня разглядывал.

— Естественно, вы вольны поступать, как желаете, — согласился он. — Но позвольте изложить, о чем вообще речь.

Он отодвинул тарелку и протиснулся между двумя трупами в кухню. Вернулся со свежей пищей для пира: тарелка фруктов — мне, неопределимая зеленая масса — Иерониму и банка червей, насекомых и мелких ящериц — для него самого.

— Новый договор, — пояснил он, закладывая ложкой шевелившуюся и копошившуюся массу себе в рот. — Я выторговал более разнообразную диету, а также еще кое-какие привилегии. — Он задумчиво улыбнулся, жуя, затем посмотрел прямо на меня. — Итак. Вот подноготная. Вероятно, вы помните, что такое Хранилище — запасник наших невостребованных и не категорированных мертвецов? — Я кивнул: Хранилище находилось в погребе этого же здания, и в других обстоятельствах я сам мог бы там оказаться. — Эти мертвецы — неудобство, и нашей целью всегда было воссоединить их прежде, чем завершится срок съема этой собственности. К сожалению, срок истекает в эту пятницу, и поэтому их вывоз — дело срочное. — Он залез в банку и поймал жука большим и указательным пальцами. Насекомое шевелило лапками и усиками в панической членистоногой румбе; Смерть утешительно пощелкал языком, затем откусил жуку голову. — В нормальных условиях эта задача — невеликая трудность, однако недавно произошло несколько неожиданных событий. Результат ли они сознательного саботажа, попытка ли мести или иной мотив, который мы до сих пор не постигли, факт остается фактом: в этом задействованы другие Агенты. — Он посмотрел на меня многозначительно. Я ответил отсутствующим взглядом. Казалось, его объяснения требуют отдельных объяснений, и я уже собрался сообщить ему, что больше терпеть не намерен, но тут он наконец произнес нечто осмысленное: — Не сомневаюсь, вы уже заметили этот избыток тел.

Я кивнул.

— И задумались, что они тут делают.

— Да.

— И, возможно, вам даже любопытно, кто их всех убил.

— Не очень.

— Не важно. Штука вот в чем: они не из Хранилища. И никто в Агентстве не отвечает за их прекращение.

Иероним оторвал взгляд от своей плошки, лицо — в зеленой слизи.

— Это не я, — сказал он, не обращаясь ни к кому в отдельности.

Смерть пренебрег этой репликой.

— Хуже всего то, что новенькие прибывают ежедневно. Мор прошлой ночью обнаружил еще одного. Его это глубоко расстроило: он собрался напустить в реку ядовитых отходов, но это открытие вынудило его отменить операцию. Жертвой оказался живец, разодранный на части. Измельченный к тому же. Даже кое-где пожеванный… Это не мой стиль — да и ничей из Агентства, во всяком случае — в наше время. — Смерть с сожалением уставился на свою еду. — Итак, вы могли бы резонно предположить, что следует спросить самих жертв… Вы еще говорите на мертвецком?

— Мертвянку понимаю. Один стук — нет, два — да…

Он покачал головой.

— Это для почвенников. Я же говорю о более сложном общении, чем стуки и царапы по стенкам гроба, — о языке, на котором разговаривают мертвецы на поверхности между собой. Если нужны данные от трупца, необходимо — из вежливости — разговаривать на мертвецком. — Он повернулся к телу, располагавшемуся ближе всего — к рослому, изысканному собранию окровавленных костей и драной плоти, — и разразился нечеловеческой тирадой стонов, всхлипов и гортанных кряков. Как бы то ни было, я бы не поверил, что происходит разговор, если бы труп не ответил тут же — тихо и протяжно заскулил слюнявой пастью.

Смерть перевел:

— Я только что спросил ее, кто отвечает за ее прекращение. Она ответила: «А мне-то что?» — подобные чувства питают все до единого здешние мертвецы. Мы знаем, как они умерли, и они даже скажут, кто их убил, но это не означает, что мы знаем, кого в конце концов винить. Вокруг столько оборотней, мог быть кто угодно.

Я оглядел столовую. В окружении всех этих мертвых тел, слушая их тихие стоны, наблюдая, как они тихонько шаркают по коврам, я почувствовал неопределимую тоску. Ничего личного в ней не было: они просто напомнили мне о моем бытии в гробу.

— Что они сейчас говорят? — спросил я.

— Ничего необычного: как им здесь нравится, как им тут безопасно, как они ценят тесноту. Неудивительно. Их не заставляют двигаться, делать что бы то ни было или разговаривать. Они довольны — насколько это возможно для мертвецов. — Он сгрыз еще несколько насекомых. — К сожалению, это ничего не меняет. Мы вынуждены переместить их, и я бы просил вас нам помочь. Правила Воссоединения требуют, чтобы при Агенте в каждой поездке был помощник: мертвецы имеют привычку разбредаться, и, чтобы приглядывать за ними, нужны двое. Как я уже отмечал, нам страшно не хватает рук…

Я гонял еду по тарелке. Не спрашивал, ни в чем состоят Правила Воссоединения, ни куда приведут меня эти поездки. Я был такой же труп, как и мертвецы вдоль стен.

— Не буду подписывать договор, — сказал я.

— Никаких договоров.

— И мне по-прежнему нужно работать.

— Все поездки происходят ночью.

— Но главное: я хочу понимать, как можете мне помочь вы.

Он закинул пригоршню ящериц в рот — так жадный ребенок хватает из мешка сласти.

— С этим сложнее. Я могу вам помочь найти то, что вы ищете, но сначала вы должны сказать мне, что это.

— Но я не знаю!

Он ободряюще опустил руку мне на плечо.

— У вас уйма времени, чтобы это выяснить. Однако, если стрясется худшее: вы никогда не обнаружите причину собственной тоски и не сможете при этом продолжать быть как есть, — я могу запросто вернуть вас в гроб.

Малая часть гнета, грозившего раздавить меня, исчезла. От внезапной легкости у меня закружилась голова. Я тяжко боролся, чтобы сохранить эту жалкую толику бытия, которую называл своим, и все же возможность прекращения, столь прямо предложенная, оказалась нелишней.

— Отбываем завтра в полночь, — сказал Смерть. — Выбор за вами.

Чего я искал?

Я уже размышлял над этим, но теперь, добравшись к себе в каморку, этот вопрос повторялся и повторялся бесконечно. Чего я искал? Не имел понятия. Так чего же я искал? Голова у меня загудела. Иероним прав: я не умнее его. Если не знаю ответа, незачем и принимать предложение Смерти — разве что ради возвращения в гроб. Я не понимал, что делать… И тут в уме вспыхнул образ — луг, сбегающий к реке. Я подумал, что это ключ к загадке, и ненадолго возликовал, однако оказалось, что это лишь воспоминание ходячего мертвеца о прошлой жизни, за немногие осколки которой я цеплялся в снах. Ностальгия, не более.