Гордон Хотон - Подмастерье. Порученец

— Так давно, что ли?

— Боюсь, да.

— Мне надо отдохнуть!

— Я с тобой.

Они резко уселись и продолжили трепаться в том же бестолковом духе. Выяснилось, что они были парой и при жизни, а их история, вероятно, увлекательна, однако по мне они были просто парой болтливых трупов, которым здесь не место. Я силился уловить свет в тесном проходе. Никакого. Ощутил себя в западне. Попытаюсь сделать хоть шаг — несомненно раздавлю какую-нибудь хрупкую обугленную конечность, попрошу их двигаться — они, наверное, откажутся, а затем проторчат здесь дольше, просто назло, если же мы задержимся — отстанем от группы еще сильнее, мой наем будет прекращен, и я никогда не узнаю, чего не хватало моему существованию.

Я застонал. Выбора у меня не было — лишь остаться, и я решил поговорить.

— Как вы? — спросил я.

— Ужасно, — ответили они хором.

— Как вы умерли?

— Впервые или вторично? — спросила побитая шея. — Впервые — от старости.

— А вот и нет, — отозвались потоптанные ноги. — У тебя сердце отказало.

— А это не то же самое?

— Вовсе нет.

— Так или иначе, сначала не стало меня.

— Нет, меня. Это во второй раз тебя прибрало вперед меня.

— В общем, моя жена умерла первой. От старости. А вскоре после умер и я.

— Не меньше чем через десять лет.

— Ты когда-нибудь перестанешь перебивать?

Последовала колючая тишина. Даже в полной темноте их взаимная неприязнь была очевидна.

— А во второй раз как? — спросил я.

Они вступили в краткую, но горячую перебранку о том, у кого воспоминания точнее, и в конце труп, который, как мне теперь стало понятно, был женщиной продолжил рассказ:

— Нас спалил до смерти громадный демон.

— Весь объятый пламенем.

— Ему только и понадобилось, что нас тронуть…

— Фух! — сказал ее муж. — Я сгорел, как бумажка.

— Мы так и не поняли, почему он выбрал нас…

— Хотя какие демонам нужны причины.

— …если не считать чепухи про ключ.

— Да то просто были бредни свихнутого ума.

Они перекидывались словами еще сколько-то, пока я не перестал их слышать. Убрался в собственные мысли, где меня ждала Зоэ.

Насколько я понимал, она мне нравилась. Мы примечали друг друга с первого дня знакомства. Это постепенно привело к ослаблению обороны, и возникли бесчисленные разговоры ни о чем особенном. Болтать с ней казалось естественным — чего не скажешь ни каком другом живце. Я считал, что она в большей мере из наших, чем из живцов.

Я жалел, что отказался от ее предложения выпить вместе. Отказался отчасти из-за врожденной осторожности, но в основном меня просто встревожило появление Смерти. Я и ему ответил отрицательно, и воспользовался этим как поводом свести на нет потенциально опасные встречи. И все же вопреки тем первым сомнениям и, далее, подозрению, что мной распоряжаются, побочные эффекты визита Смерти оказались почти целиком положительными. Особенно — так или иначе — постоянная неопределенность моего бытия скоро закончится… Все это привело меня к выводу, что, если Зоэ еще раз пригласит меня выпить, я соглашусь, какие бы последствия ни вышли.

— Вы нас слушаете? — спросил обгорелый мужчина.

— Мы, знаете ли, не ради себя.

— Эти ходячие помоложе такие грубияны.

— И так скверно одеты к тому же.

Я извинился, а затем добавил:

— У меня еще один вопрос… Из-за чего стоило жить вашу жизнь?

— Ого-го вопрос, — отозвался он.

— Еще какой, — согласилась его жена.

— Не уверен, что смогу ответить.

— И я.

— Столько всего…

— С чего бы начать?

— Дух?

— Обладание вещами?

— Счастливая семья?

— Успешная карьера?

— Это все важно.

— Трудно уяснить, что делает тебя счастливым…

— …Но если не взращивать то, что тобою движет, — это все равно что помереть.

— И не забывать расслабляться, — добавила женщина. — Мало мы уделяли времени простому ничегонеделанию.

— Однако все же было то единственное, превыше прочего, из-за чего стоило жить.

— Мы всегда считали, что таких вещей было три.

— Ты права. Еда — это первое.

— Вода — второе.

— А третье?

Они умолкли — то ли от неуверенности, то ли из зловредности. Я терпеливо ждал, поскольку идти мне было некуда. Наконец они ответили хором:

— Любовь.

Что есть любовь?

Живым я считал, что это ужасный огонь, пылающий в темной пещере. Железное кольцо, сжимающее сердце. Душа, что изливается в пропасть.

Покойником я понятия не имел, что это значит. Любовь превратилась в слово из шести букв с той же значимостью, что и слово «одежда». В списке полезных сообщений, какие приходилось выстукивать в стенке гроба, это слово значилось ближе к концу.

Ходячим мертвецом я считал, что оно обязано что-то значить, но что именно — представлял смутно. Где-то внутри я, возможно, и был способен на любовь, но это место было обернуто в столько слоев чего-то и заперто в стольких грудных клетках, а те заточены за столькими воротами, что из практических соображений точнее было бы говорить, что на любовь я не способен.

И потому для меня в это время и здесь любовь оказалась всего лишь очередным именем немощи.

Пара отдохнула еще немного, после чего — вслед за спором о том, кому идти первым, — согласилась догнать остальных. Туннель по мере подъема делался у же, пока нам не пришлось перемещаться полупригнувшись-полуползком на четвереньках. Когда дошли наконец, у меня в ладонях засело несколько заноз, я устал от запаха паленой плоти. Смерть и остальные ждали нас.

— Рад, что вы справились, — сказал он без иронии.

Я огляделся. Перед нами был тупик. Восемь скрюченных тел, один всадник Апокалипсиса и сплошное дерево.

— Дальше куда?

— За дверь. Куда ж еще?

Он вжал пальцы в мягкое дерево. Возникло несколько едва заметных трещин. Смерть нажал сильнее и повернул руку. Трещины очертили дверь. Он продолжил поворачивать ладонь, и посередине проступила крошечная круглая кнопка. Смерть нажал на нее. Раздался краткий зудящий звонок.

Ничего не произошло.

— Он иногда немножко ленится. А иногда просто упрямится, — сказал Смерть и нажал на кнопку повторно. — А иногда и впрямь занят.

Нажал он и в третий раз — и оставил палец на кнопке. Чуть погодя мы услышали далекие шумы: протяженный громкий поток ругательств, а следом несколько тяжких ударов по дереву.

И дверь отворилась.

Существо, показавшееся из-за двери, не походило ни на что прежде мною виденное. Поначалу я решил, что это какая-то неведомая разновидность козла. У него было коренастое жилистое тело, раздвоенные копыта вместо рук и два витых рога на косматой белой голове. Поскольку козлы не умеют ходить на задних ногах и курить сигареты, я допустил, что передо мной некий мелкий бес. Это допущение развеял сам зверь — ловко вынул изо рта сигарету копытом, выдул пару колечек и сказал: