Курт Воннегут - Времетрясение. Фокус-покус

Я спросил Роб Роя, в каком колледже он учился.

– Йель, – сказал он.

Я ему сказал, что Элен Доул говорила про Йельский университет – что его надо бы назвать «Техникум для плантаторов».

– Не понял, – сказал он.

– Мне самому пришлось попросить ее объяснить, – сказал я. – Она сказала, что в Йеле плантаторы учились, как заставлять туземцев убивать друг друга, а не их.

– Чересчур сильно сказано, – сказал он. Потом он спросил, жива ли еще моя первая жена.

– У меня только одна и была, – сказал я. – Она еще жива.

– Мама много писала о ней в своем письме, – сказал он.

– Правда? – сказал я. – Что, например?

– Как она попала под машину накануне твоего выпускного бала. Как она была парализована ниже пояса, но ты все же на ней женился, хотя ей предстояло провести всю оставшуюся жизнь в инвалидном кресле.

Раз это было написано в письме, значит, так я и рассказывал его маме.

– А твой отец жив? – спросил он.

– Нет, – сказал я. – На него упал потолок лавки сувениров у Ниагарского водопада.

– К нему так и не вернулось зрение? – сказал он.

– Что не вернулось? – переспросил я. Но тут же догадался, что вопрос родился из еще одной байки, которую я рассказал его матери.

– Зрение, – сказал он.

– Нет, – сказал я. – Так и не вернулось.

– Мне кажется, это так замечательно, – сказал он. – Когда он вернулся с войны слепым и ты ему часто читал Шекспира.

– Он был большой любитель Шекспира, – сказал я.

– Значит, – сказал он, – я потомок не 1, а 2 героев войны.

– Героев войны?

– Знаю, ты никогда сам себя так не назовешь, – сказал он. – Но Мама так тебя называла. И ты сам, конечно, звал так своего отца. Много ли найдется Американцев, которые сбили во время II мировой войны 28 вражеских самолетов?

– Можно пойти в библиотеку и посмотреть, – сказал я. – Тут у них отличная библиотека. Если покопаться, найдешь все, что захочешь.

– А где похоронили моего дядю Боба? – спросил он.

– Кого-кого? – спросил я.

– Твоего брата Боба, а моего дядю Боба, – сказал он.

У меня вообще никакого брата не было. Никогда. Я рискнул, наудачу:

– Мы рассеяли его пепел с аэроплана, – сказал я.

– Да, уж не повезло вам, так не повезло, – сказал он. – Отец приходит с войны слепым. Девушка, которую ты любил с детства, сбита машиной прямо накануне выпускного бала. А твой брат умирает от менингита спинного мозга, как раз после того, как его пригласили играть за «Нью-Йорк Янки».

– Так-то оно так – но ведь приходится играть картами, которые тебе сдали, – сказал я.

– А его перчатка у тебя цела? – спросил он.

– Нет, – сказал я. Про какую еще перчатку я рассказывал его матери, когда мы оба напились сладких Роб Роев в Маниле 24 года назад?

– Ты хранил ее всю войну, а теперь ее нет? – сказал он.

Должно быть, он говорил о несуществующей бейсбольной перчатке моего несуществующего брата.

– Кто-то ее стащил, когда я вернулся домой, – сказал я. – Думали, что это простая бейсбольная перчатка, и все. Тот, кто ее стянул, понятия не имел, как много она для меня значит.

Он встал.

– Ну, мне теперь и вправду пора.

Я тоже встал.

Я грустно покачал головой.

– Не так-то легко, как тебе кажется, расстаться со страной, где ты родился.

– Ну, это значит не больше, чем знак Зодиака, под которым я родился, – сказал он.

– Что? – сказал я.

– Да страна, где я родился, – сказал он.

– Тебя ждет сюрприз, – сказал я.

– Что ж, Па, – сказал он, – к сюрпризам мне не привыкать. Ты не подскажешь, у кого здесь можно достать бензин? Я заплачу любую цену.

– Доехать до Рочестера у тебя хватит? – сказал я.

– Да, – сказал он.

– Тогда, – сказал я, – возвращайся обратно по той же дороге. Другой дороги нет, так что не заблудишься. Сразу же на въезде в Рочестер увидишь Медоудейлский Кинокомплекс. Позади него – крематорий. Дыма не ищи. Он бездымный.

– Крематорий? – сказал он.

– Да, крематорий, – сказал я. – Подъедешь к крематорию, спросишь Гвидо. Судя по тому, что я слышал, если у тебя есть деньги, то у него найдется бензин.

– А шоколадки, как ты думаешь?.. – сказал он.

– Не знаю, – сказал я. – Но ведь за спрос денег не берут.

Не подумайте, что на нашей веселой планетке не хватает растлителей малолетних, душителей малолетних, тех, кто стреляет в детей, бросает на них бомбы, топит, жжет или бьет смертным боем. Включите ТВ. Однако, по счастливому случаю, мой сын, Роб Рой Фенстермейкер, к их числу не относится.

О’кей. Моя история подходит к концу.

А вот то известие, которое чуть из меня дух не вышибло. Когда я услышал слова своего адвоката, я и на самом деле сказал «Уф-ф!».

Хироси Мацумото наложил на себя руки в своем родном городе, Хиросиме! А почему это так поразило меня?

Он покончил с собой перед рассветом – по японскому времени, разумеется, – сидя в своей моторизованной инвалидной коляске у подножия монумента, воздвигнутого в эпицентре взрыва атомной бомбы, которую сбросили на Хиросиму, когда мы с ним были маленькими мальчишками.

Он не прибегал ни к яду, ни к огнестрельному оружию. Он сделал харакири кинжалом, выпустив себе кишки соответственно древнему ритуалу самоуничижения, некогда предписанному потерявшим честь членам старинной касты профессиональных воинов – самураев.

А между тем, насколько я могу судить, он никогда не уклонялся от выполнения своего долга, никогда ничего не украл, и он в жизни никого не убил и даже не ранил.

В тихой воде омуты глубоки. Мир его праху.

И если где-то действительно есть великая книга, в которой все записано и которую будут читать, строка за строкой, без пропусков, в День Страшного суда, пусть там запишут, что я, исполняя должность Начальника на этом берегу, перевел осужденных злодеев из палаток на Лужайке в окружающие дома. Им больше не приходилось испражняться в ведра или дрожать всю ночь на ветру, когда палатку снесло. Строения, кроме 1 – библиотеки, – были разделены на камеры из цементных блоков, рассчитанные на 2их, но обычно там содержались 5 человек.

Война с Наркобизнесом в самом разгаре.

Я построил еще 2 забора, 1 внутри другого, позади стоящих вокруг Лужайки зданий, а пространство между ними было нашпиговано противопехотными минами. Пулеметные гнезда я расположил в окнах и дверных пролетах следующего кольца построек: Норман Рокуэлл Холла, Павильона Пахлави, и так далее.

Во время моего пребывания в должности войска по моему совету были переданы в ведение Федерации. Это означало, что солдаты стали не просто штатскими в военной форме – теперь они стали кадровыми военными, на службе и в распоряжении Президента. Никто не мог точно предугадать, насколько затянется Война с Наркобизнесом. Никто не мог сказать, скоро ли они вернутся домой.