Максим Далин - Зелёная кровь. Собачий вальс

Он забыл, что еще маловат для подвигов.

Его ударили по голове рукоятью пистолета и отшвырнули в сторону. Грей встряхнулся, зарычал, дыбя шерсть — и кинулся бы снова, не останови его чьи-то руки, обхватившие его шею и грудь.

— Твоя шавка, что ли, ты, урод?! — завопил человек с пистолетом. — Я на тебя заяву напишу, чтоб твоего ублюдка пристрелили!

Грей рванулся изо всех сил. Человек мешал ему — и он нервно укусил руку, которая его удерживала. Приятель человека с пистолетом свистнул и захохотал снова:

— Ты, козлина! Твой придурок тебя сейчас сожрет!

— Убирайтесь отсюда, — негромко сказал тот, кто держал Грея. — Мне придется отпустить пса, чтобы вытащить удостоверение — но если вы вынудите меня это сделать, то я применю оружие. Не игрушечное.

Это произвело впечатление. Больше парочка в пререкания не вступала, сочтя за лучшее исчезнуть как можно скорее и тише. Грей дернулся еще — но больше не пытался кусаться.

Когда воняющие мертвечиной скрылись из виду, человек отпустил шею Грея и присел рядом на корточки.

Грей хмуро смотрел на него.

— Ты, значит, кусаешься? — спросил человек. Он оказался молод, но седоват, одет в короткую куртку полувоенного образца. — Так ты, старина, только кусаешься или еще и перекидываешься?

Грей поменял Ипостаси. «Хочешь поговорить, значит? — думал он и морщился. — Ну-ну. Давай поговорим. Я тебя и еще разок укушу. Будешь знать, как хвататься без спросу».

— Вставай с земли, — сказал человек. — Смотри, как трясёшься — простудишься.

— Не твое дело, — огрызнулся Грей, но поднялся. Ему и вправду было холодно — животу и ногам, зато голове, рядом с ухом, было горячо и больно. Голова теперь болела даже сильнее, чем подстреленный бок — бок просто тупо ныл, как ушибленный палкой.

Человек снял куртку и накинул Грею на плечи.

— Так теплее?

— Дурр-рак, — зарычал Грей. — У меня блохи.

Человек улыбнулся.

— Блох мы выведем. Пойдешь со мной? Давай, решайся. Поешь, помоешься, поспишь в тепле…

— Я кусаюсь, — буркнул Грей.

— Кусайся, — сказал человек и протянул руку к самому Грееву носу. — Хочешь кусаться? Я совершенно не возражаю. Давай покусаемся и пойдем.

Грей невольно усмехнулся и отвел нос в сторону. От человека пахло неплохо. Химией не пахло и спиртным не пахло, а пахло собаками, порохом, железом и спокойствием. Куртка у Грея на плечах тоже пахла спокойствием; Грей начал потихоньку согреваться.

— Ты интересный парень, — говорил человек между тем. — Мне кажется, или у тебя в родне есть кровные ищейки?

— Отец — ищейка, — ответил Грей нехотя. — А мама — бойцовой породы. Она завод охраняла, на блоке.

— Ага, — сказал человек. — Вот поэтому у тебя такая колоритная внешность… А мордой ты похож на отца, надо сказать. Настоящая ищейка, только уши великоваты и шея слишком мощная. Наверное, и нюх хороший…

— Не жалуюсь, — фыркнул Грей. Он уже почти не злился.

— А звать как, друг-перевертыш?

— Грей…

— Ну ладно, Грей, будем знакомы: я — Аллин. А теперь пойдем ужинать, а то я сейчас тоже замерзать начну.

Человек пошел — и Грей побрел за ним. Ужинать — это хорошо, думал он. Если не будешь меня больше хватать, я у тебя поем. А потом уйду.

Аллин купил в маленьком гастрономе на перекрестке свежего фарша и коробку овсяных хлопьев. Фарш благоухал сквозь бумагу и пакет так, что Грей чуть не захлебнулся слюной. «Неужели все мне? — думал он, сглатывая. — Не может быть. Котлеты будет жарить. Сам съест — а мне только кусочек бросит, попробовать». Но все равно не думать о фарше он не мог. Ладно, пусть маленький кусочек. Но настоящее мясо — а я голодный. Мужик, вроде, не такой плохой… ну, поглядим.

Так дошли до высотки, подъезды которой запирались на кодовые замки — и Аллин забрал свою куртку, чтобы вынуть ключи из кармана. Грей вошел за ним в подъезд — но в подъезде пахло вовсе не так хорошо, как можно было ожидать.

На лестничной клетке второго этажа курил угрюмый волосатый мужик, одетый в растянутые спортивные штаны и тельняшку. Увидев Грея, он побледнел и гаркнул на весь дом:

— А, чтоб ты сдох, зараза! У, зеленая кровь, гадина! Распустили страну, сволочи — скоро тварей будет больше, чем людей…

Грей глухо зарычал.

— Не обращай внимания, старина, — сказал Аллин насмешливо. — Дяденька так… не допил сегодня.

— О, ликвидатор пожаловал! — протянул мужик ненавидяще и сплюнул сквозь зубы, даже не делая вид, будто целится в пепельницу. — Новой ищейкой обзавелся, поди ж ты! Щас выводить будет… на чистую воду… с таким породистым кобелем, обалдеть…

— А что, Грей, — спросил Аллин ледяным голосом, — этот гражданин мертвечинкой не воняет, как думаешь?

Грей сморщил нос — и сосед тут же дунул навстречу сигаретным дымом:

— Ты, инквизитор! Убери шавку, а то я ее пришибу, клянусь Небом!

— Только дернись, — тихо сказал Аллин. — Только шевельнись — и я тебе гарантирую неприятности.

Мужик перекосился лицом, но смолчал. Грей усмехнулся.

— Аллин, — сказал он, невольно подделываясь под тон нового знакомца, — от этого дохлятиной особенно не разит. Перегаром больше. И страхом — он от ужаса чуть не обгадился.

— Твое счастье, что пока не дохлый, — бросил Аллин мужику и улыбнулся Грею. — Хорошее чутье, дружище, молодец, — сказал он и начал подниматься по лестнице.

— Думаешь, на тебя управы нет? — пробормотал мужик вдогонку, но Грей чуял, что это уже не злость, а попытка скрыть страх и досаду. — Инквизиция совсем распоясалась, тля…

Аллин чуть замедлил шаги.

— Ты о своей душе-то заботься, дорогуша, — сказал он через перила. — Как следует заботься, чтоб окончательно не завоняла. Голубей покорми, что ли… или котёнка возьми из приюта.

— Без твоих советов обойдусь, — огрызнулся мужик еще на полтона ниже. — Тоже еще дом… тьфу, свой ликвидатор в подъезде… развелось, к бесу — кирпичу негде упасть…

Грей раздраженно гавкнул вниз — и мужик нарочито медленно ушел в квартиру, грохнув дверью.

— Нам сюда, — сказал Аллин и отпер дверь.

Какой же он всё-таки безобразный, бедолага, подумал Аллин.

Милым щенкам проще живется на свете, как и симпатичным людям. Их подбирают сердобольные прохожие, они легко прибиваются к магазинам, кофеюшникам и заводским проходным, они в первую очередь попадают в благотворительные приюты. Милые щенки вызывают приступы восторга даже у собаконенавистников; когда, к примеру, Шек был мал, обкуренные гопники — и те сюсюкали вслед…

Милый щенок не пропадет, если не выйдет несчастного случая. Но этот псенок, злой и безобразный, замученный и облезлый — обречен. Ему и корки не кинут. А он еще и кусается…

Вероятно, чтобы из собственного горя почувствовать чужое, надо, чтобы кому-то было намного хуже, чем тебе. А ведь еще утром Аллин думал, что, вероятно, не будет другой собаки после Шека — и даже в мыслях не держал дворнягу.