Максим Далин - Зелёная кровь. Собачий вальс

Гены — важная вещь. Породистые ищейки — как люди-аристократы: разумны, нервны, чувствительны, обучаются легко и радостно, благородны и сильны духом. Не то чтобы дворняги были глупее — но их разум заточен по-другому: как выжить, а не как победить. Дворняги часто трусоваты, не рискуют зря; дворняги умеют подлизываться и лебезить, они бывают сверх меры доверчивы или сверх меры агрессивны, а хорошее чутье встречается у них так же редко, как абсолютный слух у людей.

Аллин всегда был предубежден. Может, из-за подспудной мысли, что пес-напарник — не столько друг, сколько живой рабочий инструмент, вроде идеального детектора общественной приемлемости… хотя к друзьям-профессионалам тоже предъявляются изрядные требования. Хороший пес — основа основ оперативной работы. Ошибаться нельзя — значит, пес должен быть такой, который не ошибается. Ошибка может стоить жизни — тебе или подозреваемому.

Зачем оперативнику СБ бесполезный пес? Диванная подушка? Домашний, что называется, компаньон? Сейчас, когда в портативном компьютере, встроенном в черепную коробку, висит программа, которую нельзя закрыть — Астру убили, убил мертвяк, и необходимо ликвидировать убийцу, иначе жизнь слишком напоминает затянувшуюся пытку.

Убийства, совершенные мертвяком, невозможно доказать. Мертвяк питается волей к жизни у живых людей, его близость может вынудить другого шагнуть из окна или спустить курок — причем неважно, к чьей голове приставлен ствол. И будь мертвяк действительно ходячим трупом, упырем, о каких рассказывают сказки — все было бы проще, но внешне с тварью все в порядке. И сердце бьется. И кровь движется в венах. И улыбается, и плачет, и ест, и гадит: оболочка — живая, смердит — душа. Люди этого смрада не замечают: они, оказавшись поблизости, просто вдруг, «ни с того, ни с сего», впадают в панику, ярость или смертельную тоску. Чуют вонь мертвой души и находят взаимосвязи между мертвяками и их жертвами только двоесущные.

Ищейки СБ, оружие СБ, Службы Безопасности живых. Аллин никогда особенно не углублялся ни в историю, ни в биологию, но Астра, бывало, принималась рассуждать о том, что мертвяки — это предел человеческой деградации, раковая опухоль мира, а двоесущные — придуманное миром противоядие. Недаром же первыми начали перекидываться именно собаки, симбионты человека, его ближайшие и верные союзники… Может быть. Аллина мало занимали философские вопросы. Его школьный друг спился, женившись на мертвячке; Аллин слишком часто видел, как люди «ни с того, ни с сего» убивают друг друга, как подростки кончают с собой, а старики сходят с ума. Когда он понял, что убийц и самоубийц часто подталкивает на край чужая злая воля — перешел из жандармерии в СБ: надеялся сделать мир чуточку лучше.

Выжечь мертвяков, как выжигают заразу. Если бы еще их число не увеличивалось от непонятных причин… В СБ он убедился окончательно: война идет, война. СБ воспринималась, как передний край обороны людей, обладающих душой. Живого человека, преступившего закон, мог освободить суд, его могли взять на поруки — для мертвяка существовала только пуля, которая в считанные секунды превращала видимость его живого тела в гнилое месиво. Сотрудники СБ не брали взяток, не позволяли звонков и прощаний, не впадали в сантименты. Мертвяк — не человек. Мертвяк — подделка под человека, паразит, чуждое существо, действительно напоминающее раковую клетку: в какой-то момент перестает быть частью живого мира и принимается яростно жрать и обращать в себе подобных всех, до кого может дотянуться.

Мертвяки на этой войне тоже пленных не брали. Аллин считал, что Астра погибла, как солдат. Но от этого не становилось легче.

Об Астре Аллин думал и думал, думал без конца, когда работал, когда пытался отдыхать. Астра существовала рядом с ним, как призрак, как тень фигуры и эхо голоса, не настолько настоящая, чтобы сделать его одиночество терпимым, но достаточно реальная, чтобы ни на минуту его не отпускать. И этот замкнутый круг вдруг порвал щенок.

Аллин достаточно общался с собаками, чтобы не воспринять щенячий раздраженный щипок, не пробивший рукава куртки, как настоящий укус. Зато общение началось с непосредственного контакта, и удалось хорошо рассмотреть дворняжку.

У полукровки оказались отличные рефлексы. Аллин отметил совсем неплохие зубы и приличные для голодавшего бедолаги мускулы. А темные раскосые глаза щенка и его взгляд, угрюмый не по возрасту и несколько даже надменный, Аллину неожиданно понравились.

У щенка была гордость и было самолюбие. За четверть часа, которая пришлась на дорогу до дома, Аллин успел понять, что Грей руки лизать не станет — и почувствовал приступ неожиданной нежности к щенку. Он планировал купить собачьих консервов, чтобы накормить бродяжку, а на следующий день позвонить в собачий приют и пристроить пса хоть как-нибудь — но немного пообщавшись с найденышем, Аллин купил свежего фарша и овсянки, чтобы угостить его по-настоящему, а планы насчет щенячьего будущего изрядно изменились.

Вот так приводишь щенка в квартиру — и там становится теплее.

Грей внимательно обнюхал коридор, потом — кушетку, на которой четыре месяца назад спал Шек. Ипостась не менял, но встал на колени и внюхивался самым тщательным образом. Только когда исследовал место Шека, пришел на кухню и остановился в дверях.

— Тот пес тут больше не живет, — сказал констатирующим отстраненным тоном. — Ты его прогнал?

— Его убили, Грей, — сказал Аллин. — Мертвяки убили.

— Я их ненавижу, — сказал Грей и подошел поближе. Его ноздри раздувались, он мелко зевнул и облизался. — Дохлятину. Ты вправду дашь мне поесть?

Каша варилась, но Аллин понял, что заставлять щенка столько ждать невозможно. Он развернул остатки сырого фарша и протянул шарик размером с картофелину Грею на ладони.

Грей фарш моментально слизнул и взглянул вопросительно. Аллин дал еще и еще — фарш исчез в мгновение ока. От вкуса мяса Грей, очевидно, почувствовал голод особенно остро — но заметно боялся продолжать просить.

Аллин снял кашу с огня и размешал. Грей наблюдал за ним с болезненным вниманием.

— Это для тебя, дружок, — сказал Аллин, выкладывая кашу в миску — и Грей тут же дернул миску к себе.

Он обжег пальцы — и миска упала на стол. Грей облизал брызги, облизался, сунул в кашу нос с губами, обжегся, дернулся, сунул пальцы, дернулся снова, но слизал с пальцев все, что умудрился зачерпнуть…

— Грей, дай ей остыть, — сказал Аллин.

Щенок пригнулся и лязгнул зубами. Его глаза блестели голодно и зло:

— Ты сказал — все это мое!

— Я тебя не обманываю, — сказал Аллин серьезно. — Все это — твое. Только дай ему остыть, иначе тебе будет больно. Хочешь, поставим миску на подоконник? Быстрее охладится…