Ник Харкуэй - Гномон [litres]

Однако полицейские оказались не из нашего участка. Здоровенный парень с маленькими руками держался позади и молчал. Я сразу опознал в нем скрытую угрозу. Я старик, но это не значит, что не попадал в передряги, особенно первые годы в Лондоне. Так что я переводил взгляд с одного на другого и прикидывал, какие у меня шансы, если придется с ними драться. Здоровяк перехватил мой взгляд и демонстративно повел плечами. Я смерил его лишенным раскаяния взглядом и решил не так явно их оценивать. Но какому мужчине понравится чувствовать себя вторым в собственном доме?

Другой полицейский, бледный, с рыжим хохолком, все записывал. Кроме этого, с ними была женщина, вроде главная. Она заявила, что их группа работает в общенациональном спецподразделении, и сейчас они обеспокоены не угрозами в адрес Энни или даже в мой. Полиции о них известно, и их коллеги по участку занимаются самыми серьезными из них. Их задача, торжественно заявила она, заключается в том, чтобы проверить, не нарушил ли я сам закон.

Я расхохотался. Это была такая чушь, что мне показалось, будто она пришла pro forma, и мы все посмеемся. Но остальные сохраняли серьезность. Поэтому я тоже взял себя в руки и поинтересовался, каким образом я мог это сделать.

У этой женщины, сержанта уголовной полиции по фамилии Сайкс, было лицо деревенского мясника. Она уперлась обвисшими щеками в воротник и сообщила, что я, похоже, разжигал расовую ненависть.

Я разжигал?

Да.

Это я разжигал?

Да.

Все наоборот. Это какая-то ошибка, наверное, недопонимание.

Нет.

Нет?

Сайкс спросила, нужно ли мне напомнить о моих действиях.

Я немного подумал и решил, что не нужно. Если эти ребята пришли сюда с серьезными намерениями, я могу вспылить, а это – не лучшая идея и без того в абсурдной ситуации. Так или иначе, если человека обвиняют в чем-то, что может – пусть в самом крайнем случае – привлечь внимание суда, первое дело – позвонить адвокату.

Я извинился и позвонил своему адвокату. Ее зовут Линдси, она старший партнер в «Graumann Gibb LLP», рядом с Линкольн-инн. Если вам когда-нибудь потребуется подпалить врагам хвост в суде, я советую обращаться к ней. Линдси говорит, что сейчас же приедет и привезет ровно того человека, который мне поможет в этом разговоре. Я вернулся к сержанту Сайкс и объяснил, что выйдет небольшая задержка. И предложил полицейским подождать. Они отказались. У меня сложилось впечатление, что один звонок адвокату – достаточное основание для ареста. В детективных сериалах только преступникам нужны адвокаты для разговора с добрыми полицейскими. Бо`льшую часть сценариев для них пишут белые мужчины из среднего класса, против которых никогда не выдвигались обвинения, да и речь идет обычно о гениальности конкретного детектива. Но все равно удивительно много людей – в том числе полицейских – верят всему, что увидели на телеэкране, даже не задумываются, совпадают ли художественный вымысел и реальность.

– Мы скоро с вами свяжемся, – сообщила Сайкс на пороге.

– Вы не могли бы примерно сказать когда?

– Мы скоро, – повторила Сайкс, – с вами свяжемся.

А потом она ошарашила меня тем, что чуть не уперлась в меня носом, как пьяный драчун в баре. Мне стало интересно: над ее домом крест святого Георгия полощется каждый день или только в последнюю неделю апреля?

Через секунду мускульным усилием отступающей улитки она отодвинулась, а затем пошла прочь со своими прислужниками. Я не уходил от двери, пока не увидел, что они сели в машину без особых опознавательных знаков, припаркованную на другой стороне улицы. Она устроилась на пассажирском сиденье и смотрела строго вперед, словно всматривалась в светлое будущее, где ничего по эту сторону улицы не существовало.

Когда она уехала, я вернулся в дом и некоторое время сидел в тишине, чувствуя, как жар ярости уходит в прохладную ткань диванной обшивки. Мне показалось, что она сырая от зимнего воздуха.

Потом позвонила Энни и сказала, что правительство пытается купить ее компанию, отказ не принимает. Я рассказал ей о полиции, и она произнесла самую грустную вещь, какую человек может услышать от собственной внучки: что происходящего почти довольно, чтобы потерять веру в людей.

– Нет, все правильно, – уверенно сказал я. – И наоборот: когда люди увидят, что мы не сдаемся, у них появится вера.

– Эта организация называется Дорожный траст, – говорила Линдси в обшитой деревянными панелями комнате, где она вручила нам Длинный Коричневый Конверт Чистой Правды. В более счастливые времена этот роковой конверт содержал бы предупреждение другой стороне о том, что ее ждет порядочная трепка, но не сегодня. Сегодня мы брошены на милость юриста XVII века по имени Гуго Гроций, который в 1625 году написал просвещенный трактат о праве государства на принудительное отчуждение частной собственности. Это верховное право владения принадлежит монарху, а теперь, разумеется, спускается к премьер-министру и всем, кто действует по поручению этого должностного лица. Оно позволяет государству использовать, отнимать и даже уничтожать собственность любого человека или группы людей, если это необходимо для общественного блага. Сторона, против которой применяется это право, должна получить разумную компенсацию за потерянное имущество. Поскольку Британия традиционно напоминала Голландию Гроция, где государственная власть используется сдержанно против гордого и независимого народа – хоть и получившего в недавнем прошлом придирчивое, негибкое и озабоченное правительство, – данная прерогатива применяется крайне редко, в исключительных случаях. Во время войны ею воспользовались, чтобы получить землю для строительства береговых укреплений, а в мирное – для защиты древних памятников от одетых в дорогие костюмы варваров. Особое постановление Парламент применил для национализации железных и автомобильных дорог. До сего года никто и подумать не мог, что им воспользуются для приобретения компании-разработчика компьютерных игр, и того меньше – затребовать на условиях контракта услуги основных сотрудников.

– А этот Дорожный траст – правительство?

– Да, до определенной степени. Он существует на границе между правительством и бизнесом. Слияние государственной и корпоративной власти.

Колсон скривился и осклабился:

– Какая прелесть.

– На данный момент, – сообщила Энни, – кто-то ведет очень хитрую и противозаконную атаку на наши компьютеры. Мы посмотрели код, он запутанный.

Она понимала, что мы вышли за пределы моих познаний. Я поднял руку: объясни коротко, без сложных слов. Я не один тупица в комнате.

– Они разбили атакующий код на части. Все перепутано и свалено в кучу, чтобы было труднее проанализировать и опознать код. Машине плевать на порядок передачи, ей важна последовательность операций, но для человека запутывание делает код невразумительным. В сложном программном продукте могут содержаться миллионы строк. Тут их поменьше, но все равно это как читать книгу, где все сюжетные линии перепутаны, а в начале – лишь цепочка цифр, которая подскажет, где начинать. Сейчас всё хуже: код скрывается от систем безопасности, прибывает по частям, а затем автоматически собирается. Мерзкая штука.