Ник Харкуэй - Гномон [litres]

Я обмыла своего сына, одела его, сделала все необходимое. Когда мне снятся дурные сны, или я лишаюсь сна от страха либо по другой причине, не его призрак приходит ко мне, но образ коробки, покрытой мелким мозаичным узором, бесконечно сходящимися углами в металлической пластине замка. Я вижу его во мраке у своей постели или как его вносят в дверь. Я слышу тяжелую поступь носильщиков, вспоминаю их лица, помню, как они отводили взгляд. Чувствую запах дерева и меда, слышу скрип петель, просыпаюсь с криком и дрожу. После этого кошмара я никогда не засыпаю снова. Спускаюсь на первый этаж, работаю, готовлю или убираюсь, пока солнце не встанет, и тогда открываю все двери, чтобы убедиться – ни за одной из них меня не поджидает ящик.

Наверное, я единственная в мире женщина, которая боится гроба, а не его обитателя.

В горящей библиотеке я делаю шаг вперед, потому что я – его мать, и под капюшоном плывут черты лица. Теперь это Августин, еще шаг – Моника. Когда я отступаю, снова вижу Адеодата, его образ словно выступил из-за тучи. Я делаю шаг назад, вбок, вперед, и лицо меняется с каждым моим движением. Привычная геометрия смерти. Я его вижу, но не могу коснуться. Не могу дотянуться до него отсюда.

– Известно, что Враг создал павлина, дабы доказать, что он может создавать красивое, а не только уродливое. Но хоть ему и удалось выстроить изящную внешность, он не смог завершить работу, поэтому голос павлина похож на вопль души в Тартаре или крик горящего камня, – говорит демон. – Тем не менее следует признать, что всякая птица, если присмотреться, есть лишь крокодил в красивом оперении.

– Где мой сын?

– Катабасис – это странствие. Мертвых не получают в дар, их нужно вырвать с боем. Если хочешь вернуть душу в мир живых, ты должна спуститься вниз и рискнуть.

– Другие должны, но не я.

– Да, у тебя есть Алкагест, но ты не знаешь, как им воспользоваться. Будешь испытывать свою магию на собственном сыне? Воскресишь его бесформенным или оставишь в Аиде половину его души из-за спешки?

– Твой лик – обман. Зачем мне верить твоему голосу?

– Это риск.

– Ты сказал, что он разорвался.

– Не все ли разрываются?

– Ты сказал, что он брошен на океан Апейрон.

– Ты знаешь мой ответ.

– Но я его не понимаю.

– Твоя история трогает мое сердце.

– Я могу тебе приказать.

– О да. В этом суть.

– Почему?

– Ты обладаешь бесконечной силой, но конечными познаниями. Ты не знаешь, в какие рамки поместить свои допущения, чтобы достичь цели; ты не знаешь природу смерти и потому не способна легко ее развеять. Приказ, отданный без уверенности, не исполняется. Я владею знанием, которого тебе недостает. Ты можешь мне приказать, но в этом кроется рекурсивная вероятность ошибки. Если бы ты знала, чего от меня требовать, тебе не была бы нужна моя помощь. Более того, твой риск возрастает, ибо я ищу способ отомстить за твое превосходство.

– Я могу пожелать стать мудрее.

– Если только уже знаешь, в чем заключается мудрость. Изменять собственный разум всегда нелегко. Ты могла бы, конечно, пожелать знаний, но при этом можешь случайно сотворить вещи несуществующие, чтобы о них узнать. Зверей. Людей. Миры.

– Абсурд.

– О да. Не могу себе представить ни одного варианта, где бы ты случайно создавала предмет вселенской важности. Лгу ли я? Точно собираюсь. Да. Да, на самом деле лгу.

– Так было прежде.

– Верно. Только представь, чего ты сможешь добиться теперь. О, сколько возможностей. Голова идет кругом.

– Значит, мы заключим сделку?

– Да.

– Я потребую жеста доброй воли.

– Апейрон безграничен. У него нет ни берегов, ни дна. Нет и волн, поскольку нет различия между морем и небом. Но он также невидим, ибо вездесущ. Апейрон, Флегетон, время, пространство – в конечном итоге их разделяет лишь мысль. Все прочее – тщета.

– И это говорит демон в оперении павлина.

– Это оперение – последствия выбора, но не сам выбор. Демон? Думаю, да. Имя мне легион, но и тебе тоже. Хорошо, я покажу тебе дверь в обмен на свитки, и ты воскресишь мертвого. Которого из них – твое дело.

Будь на кону любая другая душа, я бы колебалась.

– Свитки и точные инструкции для исполнения моей задачи.

– Мне не дано помогать срезать углы.

– Пусть тогда будут вещие наставления.

– Возмутительно размытые.

– Точные и доступные дешифровке без сумасшествия.

– Сложные. Темные.

– И твое имя из твоих уст, чтобы я могла призвать тебя в час нужды.

– Я был охотником, заглянул в пруд и увидел себя. Мое отражение было оскорблено. Я был наследником, змеем, а ныне я изгнан. Или загнан. Трудно сказать.

– Я сказала «имя», а не «автобиография».

– Увы, невозможно. Я разрываюсь.

– Не все ли разрываются?

– Было бы смешней, если бы ты знала, что это значит.

Я всматриваюсь в демона глазами, которые были у меня во сне, но на его костях – мешанина знаков, которые не могут быть словом.

– Тогда имя, о котором мы условимся и на которое ты откликнешься.

– Тогда я буду Quaerendo.

– Я не буду так тебя звать.

– Предложи что-нибудь.

– Как насчет Всезнайки?

Демон смеется:

– О да. Хорошо. Входи в дверь. Аид – шкатулка с секретом, пятисоставной замок, к которому требуется множество ключей, ключей слов и ключей крови, а также вкус твоей души. То, что у тебя есть; то, что ты знаешь; то, что ты есть, и последние два нужно проверить дважды, ибо пять доказательств открывают Пентемих. У каждого уровня охраны своя цена: Коцит, Стикс, Лета, Ахерон и Флегетон. Ты должна пересечь пять рек Аида и свершить свою волю в отведенном тебе месте.

– И я снова получу сына?

– Это твой путь. Я не могу сказать, что ты обретешь в конце. Много уготовано для тебя; нечто ты должна совершить. Ты – поворотная точка в этой войне, Афинаида Карфагенская. Я бы дал тебе воскресить мертвого, но есть силы: приспешники, судьи и свидетели, власти и морфосмиты, которые объединились против меня. Более того, они поставили меня против того, что я ныне хотел бы обрести. Они вглядываются и приходят в смятение. Окончание твоего пути – их погибель. Или моя.

– Чушь. Я – мать, что ищет своего сына, вот и все.

– Ты несешь Алкагест. Вчера ты была матерью, и это, вероятно, было не важно, хотя мне кажется, что выносить жизнь внутри и вывести ее наружу – первичное определение божественности. Ныне твои шаги приводят в движение десять тысяч миров. Твой гнев рождает новые солнца во тьме внешней. Ты творишь миры и их разрушаешь.

– Я ничего такого не делаю!

– Похоже, ты говоришь правду. Нужно ли проверять? Прежде ты растила волосы и ногти, заживляла порезы на пальцах безо всякого волевого решения. Грудь твоя поднималась и опадала – без спроса и наставления твоей воли. Алкагест подобен твоему сердцу. Он исполняет свое предназначение, даже когда ты спишь.