Ник Харкуэй - Гномон [litres]

Их пятеро, в белых халатах, у них ловкие руки врачей. Они стоят над ней среди экранов – озабоченные, сосредоточенные и рациональные. Они пытаются пробиться в ее сознание с лучшими намерениями и побуждениями. Ее тело измотано до предела, половина безвольно обмякла. На экране Нейт видит отражение лица Дианы Хантер: отвисшая челюсть, нитка слюны.

– Это больно, – мягко говорит Диана своей спутнице. – В этом дело. Так больно, что я не могу его больше видеть. Не могу показать тебе его лицо или назвать его по имени. Вот что он со мной сделал.

Она дрожит и кажется Нейт холодной, съежившейся. В комнате звучат слова, бессмыслица: ФА ЛА ДЖО ДЖИ РО ДЖА.

Тело ближайшего мужчины горит под одеждой, его лицо соткано из огня.

– Ты видишь его моими глазами, – объясняет Хантер. – Они открыты, но я всякое делала со своей головой.

– Он не так выглядит, – говорит Нейт. – Это ненастоящее лицо. Ты видишь сон.

– Да, это сон, до определенной степени. Мой разум сломан. Раскол между мной и моими историями подточил его. Но это его истинное лицо, Мьеликки. Так он теперь для меня выглядит, и на самом деле я – единственный в мире человек, который его знает. Он чудовище, и он бог, держит мою жизнь и весь мир, и я не могу победить его без тебя.

Фламбо, символ Огненных Судей и Загрея. Джинна по имени Огненный Хребет. Смита. Мегалоса. Хирурга-тюремщика Бекеле. У злодеев не было имен, вдруг понимает Нейт: Смит – самая общая фамилия. Мегалос просто значит «великий». Не было имен – только суть.

– У него для меня больше нет имени, – говорит Хантер, будто услышала ее мысли. – Только это. Вот суть. То, что он может со мной это сделать, и никто не узнает, и тогда – мир сломан.

Горящий человек наклоняется, чтобы поправить что-то у нее на голове, и Нейт чувствует боль, ей хочется убежать. Она слышит слова в голове, чувствует их ртом. Загадка, как и все остальное. Частичная омонимия.

Фламбо.

Факел.

Фасции.

И он в некоторой степени относится к ней. Он на ее стороне, и поэтому Нейт вынуждена принять часть ответственности и вины.

– Диана Хантер, – говорит Нейт, словно пробуя слова на вкус.

Ее левая рука поднимается, тянется к другой женщине, будто Нейт собирается указать на нее, действием подчеркнуть имя.

Хантер принимает руку. Только когда их ладони соприкасаются – мягкая сухая рука Дианы и прохладная Мьеликки Нейт, – инспектор понимает, как важен контакт. Эта женщина – настоящая, и они до определенной степени одинаковые.

– Если это твой допрос, я похожа на них?

Лицо Хантер бесконечно.

– Есть ответ на этот вопрос, который может изменить твое решение?

Нет, думает она. Такого ответа нет.

Конечно, нет. Она сделает то, что правильно.

Горящий человек склоняется ниже.

– Оп-па! – говорит он.

Оп-па!

– Инспектор, время вышло.

На лице Хантер мелькает улыбка, на измученном лице тела в кресле – тоже, вопреки параличу, обездвижившему половину тела.

– Время вышло. Погружение. Погружение.

Оп-па!

Опускается тьма, и тогда Нейт видит в небе то, чего меньше всего хочет увидеть: огромную тень с острым плавником, неспешную и ужасную.

Нет, это не акула.

«Ребус».

А наверху ревут моторы эсминцев. Она видит, как вдоль черного корпуса расцветают белые плюмажи, слышит крик металла: глубинные бомбы. «Ребус» падает к ним, оставляя за собой след из масла и обломков. Она не знает, это экстренное погружение или просто катастрофа. В реве эсминцев и плеске воды слышит голос Смита:

– Попалась!

В кристальной ясности падающей подлодки Мьеликки Нейт видит, как старая женщина входит в местное отделение Свидетеля и сдается. У нее гордое лицо с проказливыми морщинками и хороший музыкальный голос.

Теперь, через несколько дней, у нее не осталось ни того ни другого. Она – жертва в кресле, потому что не захотела отдать сильным то, чего у них не должно быть, и уничтожение абсолютно – в Системе, которая должна была его предотвратить.

Эта женщина знала, что ее ждет, но все равно пошла. Смит разорвал ее на части и – в спешке и гордыне – открыл дверь к ее победе.

Это произошло, – напоминает себе она. И происходит сейчас. Эта женщина была Дианой Хантер, и под каким-то другим именем – Смит. Он отнял у нее голос, как палач. Он лишает смысла все, во что она верила. И будет продолжать это делать, если его не остановить.

Он попытался сделать меня пыточным орудием.

Хотел, чтобы я стала крючком, которым он вытащит ее мозг через нос.

Внешний мир – не Система, Нейт. Ее никогда не было. Но есть Система по Оливеру Смиту: идеальный механизм контроля и управления, притворяющийся свободой и удобством. Медленное падение от идеальной демократии к государству-птицефабрике. Противоположность всего, во что она верит, в маске из сорванного с идеала лица.

Она вспоминает, как сильно хотела стать лучшим инспектором в истории Системы, как сильно верила. Вспоминает всех людей, которым помогла, работая там, исполняя то, что ей советовала Система, и как эти правильные действия сделали ее соучастницей самого гнусного обмана. Она стала прикрытием. Нейт думала, что она полицейский, а оказалась пиарщиком-пропагандистом.

Кто та женщина снаружи, которая занимает место, отведенное здесь Мьеликки Нейт? Чем они обязаны друг другу?

Она думает обо всем, что было для нее важно, обо всех своих воспоминаниях, и понимает, что только последние несколько дней принадлежат ей: бегство, предательство и это.

– Попалась!

Азарт и чистый триумф, идеальное выражение человека, который завладеет Системой и будет проводить линии в воздухе.

Вот вселенная, созданная Загреем.

И тут приходит единственный возможный ответ.

К черту. К черту всё.

Она ей не нравится, поэтому она ее убьет.

Прежде чем подлодка касается морского дна, Мьеликки Нейт закрывает глаза и понимает: она точно знает, что делать.

Ее рот растягивается в охотничьей улыбке, и она говорит:

– Активация.

Я вижу свои мысли на экране. Она выглядит очень, очень рассерженной.

Хорошая девочка. Я знала, что ты справишься.

Ладно, тебе было интересно, какого типа я эскейполог.

Смотри. Потом я могу позвать тебя в качестве свидетеля.

Просто… смотри.

У вселенной рак. Непростительное кровавое пятно, призванное отнять у нас самое дорогое. Выбор – это мы и всё, что у нас есть. Наши ошибки должны быть именно нашими, ибо как иначе можно надеяться стать лучше?

Я говорю «мы», потому что ощущаю некоторое родство со всеми вами, но, разумеется, мне доступна ясность, неведомая вам.

Я – Гномон, иногда именуемый Протоколом Отчаяния. Мне принадлежит Чертог Исиды: дверь в мире, сотворенная схождением кардиналов. Ворота Огненного Хребта отперты, проход открыт.