Дмитрий Володихин - Долиной смертной тени [litres]

Ой-ой!

Я весь холодный сделался. Опять застыл на месте.

– …Знаю, как ты поступила бы. Ты бы дала мне свободу. Ты всегда была очень добра, добрее всех, кого я помню. Благодарю тебя, Катенька, но свобода мне не нужна, свобода мне совсем ни к чему. После тебя уже никого не будет… Я истосковался по тебе. Жду – не дождусь, когда мы встретимся там, за чертой… Но, видишь, Господь к тебе не пускает. Значит, еще что-то нужно ему от меня, значит, еще не все мои дела тут окончены. Потерпи немножечко. Я чувствую, Катенька, осталась какая-то ерунда. Слышишь? Да-да, раньше меня пригибало к земле, а сейчас земля меня едва удерживает… Я уже такой легкий, что ноги сами отрываются от пола. Душа моя хочет улететь… Потерпи, Катенька, срок мой на исходе… Потерпи солнышко. Мне ведь тоже приходится терпеть…

Я вылетел оттуда, как ошпаренный.

Когда я к Огороднику в следующий раз пришел, его дома не было. И я подумал: зачем это? Я всегда прихожу одинаково. В одно время я прихожу. И он знает: вот, Капрал будет… Не хочет видеть меня? Что я плохого сделал? Не-ет, видно торчит где-нибудь рядом.

Я походил-походил кругом и нашел его. За домом за огородничьим совсем пустой пустырь, никого нет и ничего нет. Только кострища есть и большой пруд есть, очень ядовитый, к нему подходить не надо. А где кострища, там балка метацементная лежит, на три куска расколотая. Вот. Гляжу я: спиной ко мне на одном балочном куске сидят полтора человека. Один человек – Огородник, а половинка – его кот. Кота, наверное, можно считать за половинку. Ветер у-у-у! у-у-у! Холодный ветер. А они сидят. У Огородника волосы треплются, у кота – мохны. Огородник голову задрал, на небо смотрит, и кот тоже смотрит, только не на небо, а вообще.

Я подумал: «Долго сидят. Как у Огородника попа не отмерзла!» Почему долго – не знаю. Вот показалось, что долго, и все тут.

Грустно мне сделалось. Ветер у-у-у! пустырь пустой, холодно, ничего живого кругом, только эти двое. Вот и всё наше житье тут, в Поселке, вроде сиденья на холодном пустыре.

– Привет, Капрал! Это ведь ты?

У! Спиной меня почуял! Ловкий какой.

– Я, Огородник.

– Гляди, вон какое облако красивое, гляди… Во-он там! Видишь?

– Вижу, Огородник.

Облако, как облако… Нет, оно и вправду ничего. Здоровое, пушистое…

– Нравится?

– Нравится.

– Знаешь, что я тебе скажу, Капрал?

– Да откуда?

Шутит он. Это я понял.

– Что мы такое без семьи? Тщеславные придурки и больше ничего.

– Угу.

А это я не понял. Больно длинно.

Кот вниз соскочил, подошел ко мне и глаза выпучил. Круглые. Потянулась зверюга, землю когтит, а все на меня смотрит, не отрывается. Кот мне что показывает? Кот мне показывает: «Дурак ты дурак, Капрал. Не соображаешь. Даже я сообразил…» И хвостом – дынь! – об землю.

– Ну, раз угу, то пойдем, картошечки порубаем.

И мы пошли…

Вот, ясно мне, что с Ханной у Огородника не заладится. Облака ему, видишь, интереснее… Добрые они люди, а никакого дела у них, однако, не выйдет. И я подумал: может мне подбить клинья к Ханне? А что? Высокая женщина, не старая еще, не злая. Еда у ней водится. Еще она мне не противна. Вот, например, Стоунбриджева дочка мне противна, у нее зубы вкривь и вкось. А Ханна – ничего, большая, высокая женщина, у нее все правильно. И я стал на нее поглядывать. В смысле, разглядывать, как она и что. А она, понятно, заметила. Женщины – такой народ, что враз замечают, когда ты на них глядишь. Вот. Она заметила и так ухмыляется… Я видел, как она ухмыляется. И я забоялся. Чего у нас там с ней выйдет? Может, она обидит меня? Наверное, не обидит, потому что добрая. Но кто их, женщин, знает? А вдруг она скажет мне какую-нибудь гадость? И я буду маяться – зачем она сказала мне гадость?

Нет. Ну. Я покружился, покружился, вокруг Ханны, даже поговорил с ней раза два, а потом отстал. Совсем от нее отстал. Я ее боюсь.

Мне, наверное, надо какую-нибудь маленькую безобидную женщину.

Две недели прошло.

Ханна отправилась к терранцам. В их Tikhaya Gavan’. С Огородником не попрощалась, а попрощалась со мной. Вот. Сказала мне: «Знаешь, Капрал, по тебе буду скучать… И еще по кое-кому. Но уехать отсюда надо. Обязательно уехать отсюда, Капрал». – «Почему это?» – «Либо ты одеревенел совсем, либо ты чего-то хочешь от жизни. Так вот, я недавно поняла, что еще недостаточно одеревенела. Мне мало просто существовать, я хочу большего».

Я не понял, о чем это она. Но умная женщина.

И как Ханна ушла, так все и случилось. На следующий день.

Нет, на следующую ночь, еще утро когда не наступило, а середина ночи уже прошла.

Вот, чего-то мне не спалось. Сам не пойму, обычно я сплю и сплю, потому что устаю очень. А тут – встал в самую темень, холодно, еды нет никакой, только что курево. Я курево и закурил. Сижу, лущу одну порцию за другой, вся комната моя в дыму: Ладошник, он дымит густо и вонюче. Вот. Знобит меня, знобит, никак я не согреюсь. Хотел побольше одежды на себя нацепить, но тут звонок зазвоночил, и поскакала кутерьма…

Я выскочил, дробовик с собой забрал. Потом вспомнил, что лучше его сразу зарядить. Ну, я остановился, заряжаю-заряжаю его. Мимо летит Вольф, пистолетом машет, кричит мне чего-то. А чего кричит, не слышу, ветер же.

– …стоишь тут как… – и ногой меня пнул в бок.

Ой-ой!

Я упал, ударился головой, дробовик мой из рук улетел… И перед глазами все кружит-кружит-кружит…

Брюмер 2148 года.

Планета Совершенство, окрестности города Кампанелла, пивные бары всех сортов и развлекательный комплекс Брэйнбилд-модерн.

Бездельник Эрнст Эндрюс, 22 года.

На свете не существует ничего лучше пива.

Я знаю это совершенно точно.

Если у тебя хотя бы раз водились деньжата, и ты сумел попробовать кой-чего повкуснее обычной своей жизни, то наверняка тебе пришлось выбирать между двумя типами удовольствий. Сначала всем кажется, что их гораздо больше… Я имею в виду, типов удовольствий. Но постепенно начинаешь все разнообразие твердо делить на две большие группы. Во-первых, те удовольствия, которые способны тебя обмануть. Таких – большинство. И чем сложнее удовольствие ты накликал себе на голову, тем выше вероятность обмана. Вот, женщины… Это прямо-таки мошенническое удовольствие. Нет бабы, которую нельзя купить. Не обязательно платить ей напрямую. Есть тысяча иных, более хитрых и менее вразумительных способов. На худой конец, ты платишь самим собой, – разумеется, когда у тебя больше ничего нет. Подвох состоит вот в чем: ни от одной женщины ты не добьешься в точности того, о чем мечтал. Если ты ловок, получишь пятьдесят процентов от обещанного, если ты обычный парень – десять процентов, а если полный неудачник, то тебе ничего не светит, ты зря потратился… Но, допустим, ты научился покупать женщин, и понял в этом деле толк. Тогда ты обязательно погоришь с другого бока. Ты хотел бы попробовать удовольствие прочной и доброй семьи. Да, это хорошая вещь, но тоже из числа тех, что обманывают. Понимаешь, тебе мало будет одной, даже самой любимой и самой желанной. Тебе захочется отхватить один кусочек там, а другой – тут, а третий – вовсе невесть где… И тогда ты пропал. Настройка на любимую женщину – сложная штука. Чуть что не так, и сгинула настройка, вместо нее одна сплошная расстройка. Ты перестаешь чувствовать тонкости, очень важные тонкости, а ведь раньше ты их отлично чувствовал, видел, понимал… И в конце концов, однажды на рассвете ты спросонья не поймешь, где ты и с кем, ляпнешь неправильное имя, поленишься сращивать еще небезнадежно порванную ткань… твой вклад сгорел, парень. Игра окончена. Если вдуматься, почти любое удовольствие может обмануть. Найдется умелец разбодяживать качественный продукт дерьмом, и ты опять попался. Твой кайф опять измеряется в сотых долях от ожидаемого. Чем больше я живу, тем больше знаю удовольствий, которые могут обернуться надувательством. Во второй группе – удовольствия, не способные обмануть. Их гораздо меньше. И пиво непоколебимо стоит на первом месте. Пиво может быть хуже и лучше. С затеями и без. Светлым и темным. В разной упаковке. Разных сортов и фирм. С б о льшим или меньшим градусом. С б о льшим или меньшим процентом синтетики. Да. Но пиво всегда пиво, в любом виде, любого качества, в любое время дня и ночи. И ты получаешь от него именно то удовольствие, на которое настроился.