Роберт Хайнлайн - Расширенная Вселенная

– Ни с места!

Харпер увидел вспышку и услышал глухой треск, прозвучавший неестественно громко в замкнутом пространстве.

Бронированная фигура упала на колени, качнулась назад, потом вперед и тяжело рухнула лицом вниз. В дверях стоял Грин, служебный пистолет подрагивал в его руке.

Харпер встал и подошел к триггеру. Он попытался уменьшить мощность энергетического потока, но правая его рука повисла плетью, а левая плохо слушалась.

– Штейнке! – крикнул он. – Иди сюда! Займись этим.

Штейнке подбежал к нему, взглянул на приборы и лихорадочно принялся за дело.

За этим и застал их Кинг, когда ворвался в реакторный зал минут десять спустя.

– Харпер! – крикнул он, пока его быстрые глаза обшаривали помещение, оценивая ситуацию. – Что здесь случилось?

Харпер коротко объяснил. Кинг кивнул:

– Я видел финал боя из своего кабинета… Штейнке!!! – До него, похоже, наконец-то дошло, кто работает на триггере. – Он не может работать с приборами! – закричал Кинг и бросился к пульту.

Штейнке повернулся к нему навстречу.

– Шеф! – ликовал он. – Шеф, я вспомнил все, всю мою математику!

Изумленный, Кинг остановился. Затем растерянно кивнул и спросил у Харпера:

– А как ты здесь оказался?

– Я? Чтобы сообщить вам, шеф: у нас все готово!

– Что – всё?

– Мы закончили работу. Эриксон завершает установку оборудования для реактора на большом корабле, а я прилетел на рейсовой ракете, которая будет доставлять атомное горючее на Землю. От Годдарда до станции – всего за четыре минуты. Вот мой штурман. – И он указал на Грина, из-за широкой спины которого выглядывал подоспевший Ленц.

– Одну минуту! – сказал Кинг. – Ты говоришь, у нас все готово для установки бомбы на корабле-спутнике? Ты в этом уверен ?

– А как же! Большой корабль уже летал на нашем горючем, и летал куда дольше и быстрее, чем ему понадобится, чтобы выйти на свою орбиту. И я был там, в космосе! Шеф, у нас состояние готовности номер один.

Кинг посмотрел на аварийный выключатель, установленный под стеклом в верхней части приборной панели.

– Горючего у нас достаточно, – проговорил он негромко, как будто разговаривал сам с собой, – горючего хватит не на одну неделю.

Он быстро шагнул вперед, разбил кулаком стекло и рванул рычаг на себя.

Пол дрогнул, и стена завибрировала, когда две с половиной тонны расплавленного металла, более тяжелого, чем золото, устремились вниз по отводящим каналам, ударили в распределительные заслонки, разбились на сотни ручейков и потекли в свинцовые контейнеры, чтобы застыть там безобидными и безопасными брусками, пока их не соберут все вместе в космосе, далеко от Земли.

В декабре 1979 года миновало ровно сорок лет с тех пор, как я начал работу над рассказом «Взрыв всегда возможен» (декабрь 39-го): у меня были некоторые сомнения по поводу переиздания этой вещи из-за нынешних глупых страхов перед силой деления, недавно обострившихся из-за безвредного выхлопа на Три-Майл-Айленде [16] Авария на атомной станции Три-Майл-Айленд, близ Гаррисберга, штат Пенсильвания, случившаяся 28 марта 1979 г. Произошло расплавление активной зоны энергоблока № 2, разрушение его корпуса и утечка радиации. . Когда я писал рассказ, на этой планете не было даже одного грамма очищенного U-235, и никто не знал в деталях, насколько он опасен. В частности, никто не знал ни массы, ни формы, ни скорости соединения частей, необходимых для того, чтобы «взрывы случились». Но теперь, на основе многолетнего опыта и бесконечных испытаний, мы знаем, что «тонны», упомянутые в этой истории, никогда бы не удалось собрать – никакого взрыва; в лучшем случае плавление, расплавление ядра – вот худшее, что может произойти на электростанции. Заставить U-235 взорваться очень сложно, это требует совсем другой конструкции реактора. Да, радиация опасна, НО…

РАДИАЦИОННОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ

Полмили от реактора Три-Майл

во время выброса 83 миллирема

На территории электростанции 1100 миллиремов

Во время катетеризации сердца

для ангиограммы 45 000 миллиремов

– это то, что я перенес 18 месяцев назад.

Я чувствую себя хорошо.

Р. Э. Х.

Я всегда планировал уйти из писательского бизнеса, как только погашу свою ипотеку. У меня никогда не было никаких литературных амбиций, никакой профессиональной подготовки, никакого интереса к этой сфере деятельности – я попал в нее случайно и застрял в ней, чтобы погасить долг. Я всегда был твердо настроен на то, что брошу это дурацкое занятие, как только разберусь со счетами.

На собрании «Литературного общества Маньяна» – аморфной дезорганизации, которая декларировала свою цель как «позволить молодым писателям рассказывать друг другу свои истории, чтобы они выкинули их из головы и тем самым избавились от необходимости их записывать», – на собрании этой благородной группы я объявил о своем решении бросить писать, как только мои счета будут оплачены, – это должно было случиться в 1940 году, через несколько недель, если моя чушь все еще будет продаваться.

Уильям Э. П. Уайт («Энтони Бучер») кисло посмотрел на меня:

– Ты знаком с каким-нибудь писателем в отставке?

– Откуда? Все писатели, которых я когда-либо встречал, находятся в этой комнате.

– Не важно. Ты видел бывших школьных учителей на пенсии, бывших морских офицеров, бывших полицейских, бывших фермеров. Как ты думаешь, почему ты не встречал ни одного бывшего писателя?

– К чему ты клонишь?

– Роберт, не бывает отставных писателей. Есть писатели, которые перестали продаваться… но они не перестали писать.

Я недооценил замечания Билла, – возможно, то, что он сказал, применимо к писателям вообще… но я на самом деле не был писателем; я был просто парнем, который нуждался в деньгах, и случайно обнаружил, что написание палпа предлагает простой способ урвать немного, не прибегая к воровству или честной работе. («Честная работа» – эвфемизм, за которым скрывается скудно оплачиваемая физическая нагрузка, выполняемая стоя или на коленях, часто в плохую погоду или в других неприятных обстоятельствах, обычно с участием лопаты, кирки, мотыги, конвейера, трактора и малосимпатичных контролеров. Она никогда меня не привлекала. Сидение за пишущей машинкой в хорошо отапливаемой комнате без начальства за спиной нельзя назвать «честной работой»).

«Взрыв всегда возможен» был продан, и я устроил вечеринку по случаю закрытия ипотеки. Но я не бросил писать сразу (24 февраля 1940 года), потому что, хотя я скинул с плеч своего «Морского старика» (эту клятую ипотеку), оставались еще кое-какие вещи. Мне нужна была новая машина; дом нуждался в покраске и некотором ремонте; я хотел поехать в Нью-Йорк; и мне не помешало бы иметь лишнюю пару сотен в банке в качестве подушки – и у меня в папках лежала дюжина с лишним странных историй, разработанных и готовых вылиться на бумагу.