Роберт Хайнлайн - Расширенная Вселенная

– Это шантаж! Мы заткнем вам рот!

– Вряд ли, – вежливо возразил Ленц. – Вы можете только закрыть нам доступ в некоторые газеты. Вам не удастся нас изолировать. Вы даже не сможете лишить нас эфира – спросите Федеральную комиссию по связи.

Это была чистая правда. Харрингтон нажал на нужные политические рычаги и хорошо подготовил почву. Президент был на их стороне.

Страсти разгорались, и Диксон вынужден был призвать совет к порядку.

– Доктор Ленц, – сказал он, с трудом сдерживая собственную ярость, – вы хотите выставить нас эдакими бездушными мерзавцами, думающими только о собственной выгоде и готовыми ради нее пожертвовать жизнями других людей. Но вы знаете, это не так: нас с вами разделяет только разница во мнениях о том, какой курс более правильный.

– Я не говорил, что считаю вас такими, – серьезно сказал Ленц. – Я лишь хочу, чтобы вы поняли: я смогу убедить публику, что вы злонамеренные преступники. Что же касается «разницы во мнениях»… ни один из вас не является специалистом по атомной физике. У вас нет права иметь мнение по данному вопросу.

На самом деле, – продолжал он жестко, – мне неясно только одно: успеет ли Конгресс провести национализацию и лишить вас права собственности, прежде чем разъяренная публика разнесет на куски вашу драгоценную станцию!

И прежде, чем они успели сформулировать достаточно продуманный ответ, прежде, чем их яростное негодование стихло и перешло в упорное сопротивление, Ленц предложил им свой гамбит. Он ознакомил их со вторым планом пропагандистской кампании, совершенно иного характера.

Ее целью была не дискредитация совета директоров, а его прославление. Методы были те же самые: выступления и тонко построенные статьи, полные глубокого человеческого интереса к деятельности компании, которая на сей раз будет представлена как мощное предприятие, управляемое бескорыстными патриотами и мудрыми представителями делового мира, пекущимися о благе страны. В нужный момент будет обнародовано открытие Харпера – Эриксона, но не как случайный результат личной инициативы двух молодых инженеров, а как плод многолетних систематических изысканий, проводившихся в соответствии с неизменной политикой совета директоров, – человеколюбивой политикой, обусловленной твердой решимостью раз и навсегда устранить угрозу взрыва, пусть даже в малонаселенной аризонской пустыне.

И никаких упоминаний о нависшей над планетой опасности глобальной катастрофы.

Ленц обрабатывал их со всех сторон. Он искупал их в признательности, которую они получат от благодарного человечества. Он предлагал им принести благородную жертву и, незаметно передергивая карты, внушал им, что они настоящие герои. Он беззастенчиво играл на самых глубинных обезьяньих инстинктах, на жажде получать одобрение от своих собратьев – не важно, заслуженно или нет.

И с каждой минутой он выигрывал драгоценное время. Он перебирал одно за другим самые веские возражения, убеждал одного за другим самых твердолобых. Он успокаивал и усмирял, он играл на их личных слабостях. Любящим и потому мнительным отцам семейств он еще раз, не жалея красок, обрисовал страдания, смерть и разрушения, которые могли бы последовать из-за их слепой веры в бездоказательные и весьма рискованные допущения дестриевской теории. И сразу же вслед за этим он в самом радужном свете набросал картину счастливого мира, освобожденного от страха и полностью обеспеченного безопасной энергией, картину золотого века, который они создадут своей ничтожной уступкой.

Это сработало. Они сдались не сразу, но все-таки создали комитет для изучения возможности запуска большого реактора в космос. Ленц умело подсказывал имена, и Диксон утверждал их – вовсе не потому, что был с ними согласен, а потому, что был застигнут врасплох и не мог с ходу найти причины для отвода, которые не обидят отвергнутых кандидатов.

О предполагавшейся отставке Кинга никто даже не заговаривал. Ленц был уверен, что никто о ней и не вспомнит.

Это сработало, но дел впереди было невпроворот. Первые дни после победы Кинг воспрянул, надеясь, что вскоре он будет избавлен от изматывающей тревоги за судьбы мира. Постоянные хлопоты из-за множества новых административных обязанностей лишь придавали ему сил. Харпер и Эриксон были откомандированы в распоряжение Центра Годдарда. Там они вместе с ракетчиками должны были проектировать камеры сгорания, сопла, систему хранения и подачи топлива и тому подобное. Совместно с коммерческой службой нужно было составить график работы бомбы, который позволит максимально использовать ее для производства атомного топлива, и необходимо было разработать гигантскую камеру сгорания для атомного топлива, которая заменит Большую бомбу на то время, пока на местах не построят множество мелких установок, способных взять на себя коммерческую нагрузку. Он был очень занят.

Когда первые хлопоты закончились и началась обычная каждодневная рутина, у Кинга начался эмоциональный откат. К тому времени ему ничего не оставалось, кроме как присматривать за реактором и ждать, пока инженеры из Центра Годдарда не справятся со всеми проблемами и не построят подходящий для реактора космический корабль.

А между тем Центр Годдарда столкнулся с трудностями, преодолел их – лишь затем, чтобы столкнуться с новыми. В Центре никогда не работали с такими высокими скоростями реакции. Им пришлось провести множество испытаний, чтобы найти оптимальную конструкцию сопла, дающую максимальную эффективность. Когда с этим было покончено и успех, казалось, был уже достигнут, внезапно во время наземных испытаний сгорели двигатели. Из-за этого инцидента все работы встали на несколько недель.

Вернувшись на станцию, Кинг ничем не мог заниматься – он мог только ждать и грызть от нетерпения ногти. Он даже не мог сбежать в Центр Годдарда, чтобы наблюдать за ходом разработки ракеты, потому что над ним довлело иное, куда более сильное, чем скука и нетерпение, чувство. Оно заставляло его сидеть возле реактора и пристально следить, чтобы он – не дай бог! – не взорвался в последнюю минуту.

Кинг начал постоянно крутиться в реакторном зале, но вскоре ему пришлось прекратить визиты: его нервозность передавалась дежурным инженерам, двое из них сорвались в один и тот же день, причем один из них – во время дежурства.

Он вынужден был признать: с того момента, как начался период бдительного ожидания, у его инженеров пошел серьезный рост числа неврозов. Вначале руководство пыталось сохранить в секрете основные моменты плана, но где-то произошла утечка – возможно, через одного из членов комиссии. Теперь Кинг и сам видел: попытка сохранить все в тайне была ошибкой – Ленц предупреждал их не делать этого, но не был услышан. А теперь даже инженеры, которые непосредственно не участвовали в проекте, начали что-то подозревать.