Алексей Мальцев - Это не моя жизнь [litres]

Разглядывая на обратном пути направление в стационар, кое-как разобрала корявый почерк, перевела, проще сказать. «Абразио» – судя, по звучанию, это, наверное, и есть то самое… Почти как обрезание у мужчин. Ниже по-русски значилось: Беременность 6–7 недель. Что ещё надо? Всё ясно. Самое время, чтобы убрать её.

Дома, ни слова не сказав матери, начала решительно собираться. Домашний халат, тапочки, любовный роман на закуску… Мать перемену настроения дочери почувствовала, принялась расспрашивать – куда, зачем, что да как… У самых дверей, с пакетом в руках, обернувшись, дочь негромко ответила:

– На аборт, мама. Будто не догадываешься! В стационар, в гинекологию.

И захлопнула дверь. Всё. Всё.

Уже месяц она принимала витамины, старалась дышать свежим воздухом. Месяц она готовилась. Как странно: ещё вчера была полна уверенности, что оставит ребёнка, несмотря ни на что. Будут они с Вениамином вместе, не будут – неважно. Останется память о непутёвой любви, какое-никакое утешение в жизни.

Сейчас же она не видит смысла в этом. Зачем продолжать то, что так глупо оборвалось! Обрубить на корню. Чтоб с чистого листа. Ей всего двадцать три… А зачем вообще жить?

Выйдя из троллейбуса, направилась к киоску за сигаретами. Нет никакого смысла сдерживать себя. Не так много удовольствий осталось на свете. Хоть он и живёт где-то под сердцем уже, крохотуля этот. Но скоро жить не будет. Она так решила, и всё. Точка.

Оформление, казённые вопросы. Группа крови, резус, аллергия. Эх, девочки, мне бы ваши заботы! Впрочем, у всех они свои.

Соседка в палате – ещё та клюква. Ни «здрасьте», ни «покедова».

– Прикинь, приклеился тут один суппозиторий, на входе… Ты, говорит, такая-то? Нет, другая, подменили при родах. А он с ходу так, без прелюдий, хрен на блюде. Усекла? Так и так, мол, нельзя тебе аборт делать. Я ему, да пошёл! Ты за меня, что ли, сделаешь, козлёнок в молоке, на фиг! А он мне снова да ладом, хворост пережаренный… Ну, я ему и сунула в самый котлован. Ща отмокает где-то.

– Ты-то как умудрилась залететь? – поинтересовалась Кристина у «клюквы», что б хоть как-то поддержать разговор. – Насколько я знаю, вы всегда работаете… в резино-технических средствах защиты…

– Меня, кстати, Миланой зовут. А что касается средств защиты – это исключительно с клиентами, – ничуть не смутившись, словно речь шла об уборке территории, отреагировала проститутка. – А есть ещё батяня Комбат. Ему про резину лучше не заикаться. Да и все сутяги… они и есть сутяги. Как сами говорят, право первой брачной ночи за ними. Козлы вонючие!.. С ними только в противогазе и можно.

Чтобы не слушать обозлённую «клюквенную» болтовню, Кристина, ни слова не говоря, взяла сигареты и вышла в коридор. «Курительная» оказалась внизу, на цокольном этаже. Два парня в полосатых пижамах что-то бурно обсуждали, увидев её, помолчали пару секунд, затем продолжили.

От первой затяжки голова поплыла кругом, но Кристина на ногах устояла. Возможно, уже завтра начнёт себя ругать последними словами. Возможно, у неё никогда не будет детей. Но она так решила. А дальше – поживём, увидим.

Поднимаясь обратно в палату, почувствовала неприятное покалывание в груди. Чем меньше оставалось идти до палаты, тем острее чувствовалась боль. Остановившись у приоткрытой двери, услышала странный диалог:

– Ты больше не выкуришь ни одной сигареты, не возьмёшь в рот ни глотка спиртного. Только свежие фрукты и овощи, только прогулки на свежем воздухе… – гудел голос, показавшийся Кристине знакомым. – Ты должна родить этого ребёнка, ни в коем случае от него не избавляйся!

– Вали отсюдова, извращенец грёбаный! Гамадрил потный! Кто тебя ваащще сюды пропустил?! – кричала проститутка. Но собеседник, голос которого вводил Кристину в ступор, словно не слышал возражений представительницы древнейшей профессии:

– Забудь про аборт, это грех, это самое настоящее убийство. Никогда себе не простишь, дура! У тебя родится замечательный малыш, вот увидишь, вспомнишь потом мои слова…

Будучи не в состоянии больше играть роль пассивного слушателя, Кристина рванула дверь и вбежала в палату. То, что увидела, лишило её опоры и занавесило взгляд мутной пеленой.

Подобно загнанному зверьку, в углу кровати сидела «клюква», по цвету лица не отличаясь от болотной ягоды. Практически вплотную к ней по-турецки восседал… Венечка и, отчаянно жестикулируя, читал проповеди. Кристина тотчас разглядела крупные капли пота у него на лбу, её всю словно обдало ледяным душем: медлить нельзя, у Вениамина – гипогликемия.

– Слушай, как тебя там, – рявкнула проститутка, увидев в проёме дверей Кристину. – Позови медсестру, чтоб отогнала оленевода этого отседа. Замонал, блин!

Скользнув взглядом по Кристине, Венечка сморщился:

– Кажется, мы с вами виделись где-то… Хотя я не помню, извините… Вместо того чтобы звать медсестру, лучше помогите мне убедить… Милану… Юникову в том, что аборт – это грех, это недопустимо.

Пока «клюква» ошарашено разводила руками и возмущалась «Откуда ты… знаешь мои имя и… фамилию?», Кристина выскочила из палаты, отыскала сестринский пост и объяснила всё веснушчатой медсестре. Та кинулась исправлять ситуацию, а Кристина подошла к окну, достала визитку «доктора Печкина» и набрала номер.

Трубку сняли сразу же. Дребезжащий голос нельзя было спутать с другим.

– Эрвин Эммануилович? Добрый день, это Кристина, я по поводу сбежавшего больного… Да, того самого. Передумала, стало быть… Я нашла его, записывайте адрес.

Надо признать, он столкнулся с явлением, которое не укладывалось в то, чему учили в школе и вузе. Одно дело – «завести» остановившееся сердце и фактически воскресить больного, который стопроцентно был бы покойником, если бы не ты, и совсем другое – позвонить в прошлое. Не в Амстердам, даже не на Марс или Юпитер, что, несмотря на очевидную фантастичность, выглядело бы более понятным, нежели то, что сотворил на его глазах этот… диабетик. Этот… Пришелец чёрт знает откуда.

Было около трёх ночи, когда Изместьев, весь продрогший, вернулся к себе в квартиру, и, стараясь никого не разбудить, тихо пробрался в спальню, быстро разделся и лёг. Сна – как не бывало.

Он вдруг отчётливо вспомнил звонок, которому неделю назад не придал никакого значения, а сейчас был «на все сто» уверен, что звонивший говорил именно голосом Вениамина – Карла Клойтцера. И текст был примерно таким, какой он услышал полчаса назад, будучи за столом в кафешке.

Что это значит? И почему он, не самый плохой доктор в этом городе, так цинично и непрофессионально вёл себя с Вениамином?! Что за покровительственно-снисходительный тон: «Хорошо, я постараюсь помочь, по симптомам диабета мы пробежимся в ближайшее время, только не сейчас. В больницу, дорогой, только в больницу, в ту самую, откуда сбежал».