Алексей Мальцев - Это не моя жизнь [litres]

Вот тебе, доктор, объяснение вожделенных взглядов, похотливого румянца и сальных шуточек. Вспомни, Изместьев, себя в далёком девяностом, когда Ольга ходила с Савелием… Так что готовься, милок…

Если Федунка не остановить чем-то навроде осинового кола, ночь обещает быть покруче первой брачной. В первую брачную толком ничего не умеешь, боишься, что не получится. А сегодня – уже знакомый сладкий плод, долгое время бывший запретным. Да он набросится как леопард на косулю и будет всю ночь «утюжить». А у неё кроме начинающегося мастита куча послеродовых проблем; там ничего не зажило, всё болит, стреляет в промежность. Вот жизня!

Вид супружеского ложа вызвал в пересохшем рту Акулины хинный привкус: деревянные полутораспальные нары с полосатым матрацем стандартной ширины. Жаркие пьяные «хватки» Федунка за тощие Акулинины ягодицы рождали инстинктивное желание въехать костистым коленом в мужнин пах как можно глубже.

Отомстит Иуда! Не в тот же миг, так часом позже, за всё отомстит!

Хочешь, не хочешь, матушка, а переспать с иродом, исполнить долг супружеский придётся. Кому какое дело, как ты себя чувствуешь, кем была в другой жизни и с какой целью наведалась в эту? Раз наведалась – терпи.

Укладывая спать старшую дочь, Акулина еле держалась на ногах. После того, как родители вернулись с болота, Нина ни на шаг не отставала от матери. Будь её воля, она обняла бы за талию, и так бы стояла до утра – страшно соскучилась. Так и ходили по избе, обнявшись. Пару раз девочка задела больную грудь, отчего Акулина едва не свалилась в обморок.

– Мама, а сестрёнка моя как родилась, расскажи, а? – заглядывала в глаза Изместьеву Нина. – Только не надо про аиста или про капусту. Я не верю в эти сказки.

– Какой ты хочешь услышать ответ? Может, ты уже знаешь? – загадочно отвечал Аркадий женским голосом, расплетая Нине косички.

– Я хочу услышать правду. Вот. Я знаю, она в животике у тебя была, а потом её оттуда достали. Доктора вынули. Только вот как?

– Подрастёшь, тогда и услышишь, – внезапно вклинилась в их диалог свекровь из-за занавески. – А пока тебе, Нинка, рано знать это. Поняла?

Пробурчав что-то ещё, свекровь сковырнулась на бок и шумно захрапела.

От Акулины не ускользнуло, как напряглась девочка, как ещё крепче прижалась к ней хрупким тельцем. Да…

Акулина отвела дочь в другую комнатёшку, затем вернулась. Отодвинув занавеску, схватила с узкой тумбочки флакончик с клофелином, отвинтила крышку, отсыпала себе в ладонь с десяток крохотных таблеток, остальное вернула на место.

За ужином ей удалось растворить в кружке мужа три таблетки. Не притронувшись к пище, кое-как досидела до конца. Федунок, видя, что супруга с трудом держится на ногах, проводил её до кровати, тут же сам свалился на пол и захрапел.

Что было дальше, сохранилось в памяти Изместьева смутно и отрывочно. Распирающая боль в молочной железе, нестерпимая жажда, сотрясающий озноб, туман перед глазами сменялись кратковременными просветлениями. Чувство времени пропало, тянулся один бесконечный вечер.

По скрипу снега на валенках входящего с улицы мужа Акулина поняла, что наступает зима.

Во время очередного просветления Федунок накинулся на жену с ругательствами:

– Ты што меня, едрёна ветошь, перед фельдшером позоришь? Давеча пришёл, вызвал я его, чтоб тебя, значитца, спасать, а ты, аки савраска, по дому леташь, полы драишь, посуду в тазу шворишь! Никакой у тебя температуры, ни жару, ни хвори – ничегошеньки нету. Ну, он меня за дурака и принял! Пьёшь, говорит, ты Фёдор, лишку, вот и блазнит тебе всяка нечисть, значитца. А кака-така нечисть, ежли ты в жару вона вся, аки сковородка. Так и скопытиться недолго ведь!

Лунообразная физиономия Федунка плавала на фоне потолочных досок подобно сдувающемуся первомайскому шарику. Разноцветные круги перед глазами Акулины затеяли хоровод, как в калейдоскопе. Шарик Федунка никак не мог встроиться в общее «празднество» и потому плавал отдельно.

– А Кумушка нашлась? – кое-как выдохнула Акулина и тут же закашлялась.

– Да што с тобой, баба?! – засуетился, забегал вокруг неё муж. – Я ить её зарезал! Как токмо тебя в роддом увёз, так мы её с мужиками и приговорили. Кто ж её доить-то будет? Без тебя-то? А? Ты у нас одна доярка в доме, я не силён в энтом деле.

Акулина почувствовала, как в голове словно заработал водяной насос, и перепонки начало выпирать наружу. Ещё немного, и они порвутся.

– Кого тогда мы с тобой искали вчера? Почти всю ночь?!

– Что ты городишь, Кульк? Каку таку ночь? Ты ужо пошти неделю температуришь. А мы с мужиками пировали вчера, не в состоянии я был. Зарядилися надолго. Кому ж охота в таку непогоду по лесу шнырять и искать невесть чо? Я ишо не совсем из ума выжил! Тута, – Федунок поставил себе сочный щелбан в темечко, – ишо осталося мозгов-то. Не дом советов, конечно, но ишо маракую!

Она вновь закрыла глаза, едва не задохнувшись от мужниного перегара. Что происходит? Мало того, что Клойтцер забросил доктора в самую, что ни на есть прогнившую глубинку, так ещё и одну за другой галлюцинации посылает. Кончать жизнь выжившей из ума колхозницей – ох, как не хотелось!

– А мясо Кумушки где? – прохрипела, задыхаясь, Акулина.

– Ну, там есть кое-што… – смутившись, вздохнул супруг. – Осталося. Ишь ли, я Еремеечу был должен с лета. Он давно мне намекал.

– Пропили, небось! – заревела в голос жена. – Так и скажи. Дочери маленькие, а он пьёт! Пьянь! Стервец, алкаш долбаный! Ну, я выздоровлю, доберусь!

– Кто ж тебя и дочерей твоих кормит? Ты день работашь, да неделю в бреду меташься. Кто тебя разберёт? Не знаю, что с тобой после роддома энтого…

Акулина ощутила нестерпимое желание стать легче воздуха, вылететь в трубу вместе с дымом, исчезнуть как угодно и куда угодно, лишь бы не влачить дальше эту чужую непонятную жизнь, не метаться в ознобе, не видеть эту мерзкую рожу, не вдыхать эти запахи… Может, выпить уксусную эссенцию, повеситься в сенях, пока Федунка нет дома, или уйти в ноябрьскую непогодь подальше в лес, и там уснуть навеки? Только бы не жить так – забытой всеми, вдали от родного дома, семьи, работы…

Куда он мог деться? Евдокия чётко видела пассажира с местом 4L в эконом-классе. Интересный голубоглазый брюнет с вьющимися волосами, в костюме стального цвета и с ноутбуком. Стюардессы уже привыкли к подобным «букам» – именно так они называли между собой ушедшую с головой в компьютер бизнес-элиту современности. «Букам» не было никакого дела до того, где они сидят: в аэропорту, в самолёте или в постели с любимой женщиной. Для них вообще нет ничего важней котировок валют, цен на нефть, индексов ММВБ и прочей «галиматьи»!