Алексей Мальцев - Это не моя жизнь [litres]

– Что ты наделал, олух? – шлёпая лежащего десятиклассника по щекам, кричала Акулина. – Сначала разобрался бы, а уж потом…

– Кто олух? – Федунок кажется растерялся. Потом, по-видимому, не найдя ничего обидного в прозвище, согласился: – А, ну, может, я и олух. Только ты – тварь самая что ни на есть!

– Идиот клинический! Маразматик, алкаш! Ты что с парнем сделал, нехристь?! Урод! – решив, что здесь не Кормилицы, и терять ей особо нечего, Акулина выпрямилась и двинулась на мужа.

Изловчившись, она заехала ему коленом в пах.

Федунок выпустил газы, несколько секунд стоял, растерянно моргая. И тут на него посыпались удары Жанны. Девушка начала бегать вокруг, бить Федунка сумочкой и кричать что есть мочи:

– Помогите! Милиция! Милиция! Ради бога! Убива-а-ают! Колхозники вонючие-е! Понаехали из своих деревень. Спасения от вас не-ет!

Потом она вдруг подскочила к Акулине, оттолкнула её от лежащего Аркадия:

– Тебе какого чёрта здесь нужно, шмара деревенская? Из какой подворотни ты выползла? Откуда взялась? П-шла вон! Затычка суконная!

– Ничего не понимаю! – Федунок, продолжая моргать, зажевал шнурок-вязку своей шапки-ушанки. – Дак ты… Это… Что? С кем, значит? Не с ним, чо ли?

Жанна трясла лежавшего на снегу Аркадия, который не подавал признаков жизни.

Акулина ругала себя последними словами, озиралась по сторонам, пока, наконец, не решилась:

– Надо «скорую» вызвать. У тебя мобильник есть?

– Что?! – Жанна округлила глаза. – Мобильник? Ты о чём это? Автомат за углом, беги в темпе! Он без сознания!

«Да, к хорошему быстро привыкаешь, – подумал Изместьев, одёргивая себя. – Что ни говори. Когда-то сотовых не было вообще. И люди же как-то жили…»

Когда Аркадия увезла «скорая», Жанка усвистала домой, а Фёдор благополучно был препровождён в ближайший милицейский участок, на Акулину напал ступор.

Что будет, если с парнем что-то случится? Сама того не желая, она грубо вмешалась в своё прошлое. Можно сказать, грязными сапогами залезла на чистую простынь. Она должна была предвидеть, что ревнивец Федунок последует за ней. Слишком подозрительно легко он её отпустил, согласившись с доводами о школе. Правда, за то, что он сделал, и поплатился: Акулина в отделении дала против него такие свидетельские показания, что выпустят его не скоро. И хотя дети дома одни, не жалела о содеянном – всё равно толку от мужа никакого не было. А к вечеру сама должна была вернуться домой.

«Потерял ты бдительность, Изместьев! А о чём нас всегда предупреждали на Истории КПСС? Правильно: будьте бдительны, враги не дремлют. Они, эти враги, готовы заплатить любые деньги, лишь бы завладеть информацией. А ты, говоря языком начала двадцать первого века, облажался!»

Ноги сами её принесли к дому, тому самому, где Аркадий жил в восьмидесятые.

Сердце колотилось, сосуды готовы были лопнуть в одночасье, когда зашёл-зашла в подъезд.

Акулину здесь никто не знал. Пользуясь этим, стала подниматься на свой этаж. Замерев на несколько секунд перед дверью квартиры, закрыла глаза.

Там были слышны голоса. Жанна с отцом Аркадия разговаривали на повышенных тонах. Обсуждали, естественно, только что произошедшее. Акулина прислушалась.

– Если бы её кто-нибудь знал! Мы бы с ней быстро разобрались! Её муженёк приревновал к Аркашке. Смех, да и только! Ну и схлопотал 15 суток, теперь есть время поразмыслить над жизнью.

– Да куда его увезли? В какую больницу? – в словесный поток Жанет отец сумел вставить своё. – Как там его самочувствие? Что с ним?

В этот момент раздался телефонный звонок. Отец, по-видимому, схватил трубку.

– Да? Лида! Как он? В какую больницу его отвезли?.. Ну, ну… Пункцию, говоришь? Когда?..

В этот момент послышался звук приближающихся шагов. За дверью.

Из глубины квартиры раздавалось:

– Может, со Стефаном созвониться?.. Думаешь, обойдётся?..

Акулина стояла вся в поту и тряслась… от холода. Нет, это выше её сил! Она не может видеть отца! Испытание из разряда запредельных! Сердце, психика могут не выдержать! Нельзя, нет… Она не готова!

Звук шагов приблизился.

– Кто к нам пожаловал! Нет, вы посмотрите на неё! – открыв дверь, Жанна округлила зеленоватые глаза. – Та самая, которая… Сама пришла! Чтоб мы, значит, ей глазки повыцарапали! Что вам здесь надо, бабушка?!

– Жанна, уйми свой пыл! – раздалось из глубины квартиры, и вскоре в проёме появился отец.

Отца Изместьев не видел вечность, тот умер в девяносто пятом году.

– Здравствуйте. Думаю, вы расскажете нам, что же произошло на самом деле?

Вопрос отца повис подобно сигаретному дыму на лестничной площадке, потом площадка почему-то закружилась, сделалась лабиринтом и, подобно шлангу огромного пылесоса, жадно всосала Акулину.

– Доктора позовите! – ударилось о спину убывающим эхом. – Женщине плохо! Она в обмороке, помогите кто-нибудь!

Над ней плыли огни, потрясывало на неровностях. Вскоре поняла, что едет на кушетке. Вернее, её везут. Огни вверху – это лампы бесконечного больничного коридора. Что с ней? Кажется, упала в обморок. Но обморок – не кома. Хотя… Смотря как упасть! Можно так шарахнуться, что угодишь и в глубокую кому.

– Давление шестьдесят. Что на кардиограмме? Что значит, не делали ещё?! Аллергия? Не знаю… Преднизолона шестьдесят, глюкозы четыреста. Шевелитесь, мать вашу!

Это про неё? Но что могло произойти? Она не может пошевелить ни рукой, ни ногой. И вообще, кто она в данный момент: Изместьев? Доскина? Или, может, кто-то третий? Она ничему не удивится.

Ей беспардонно задирают подбородок, заталкивают в гортань ларингоскоп, потом трубку. Искусственная вентиляция? Господи, это ещё зачем? Ах, да! Действительно, не может самостоятельно сделать вдох. Нет для этого сил!

Чувствует каждое сокращение своего сердца. Как желудочки и предсердия наполняются кровью, как выталкивают её в сосуды. Качать с каждой минутой становится всё труднее, капилляры забиты тромбами. Она знает, что сердце делает свои последние удары.

Какое оно, последнее сокращение моего сердца?

Оно похоже на хлопок далёкого выстрела. Только сделанного внутри. Выстрел жизни, точка. Или – как последний вздох захлёбывающегося пловца, скрученного под водой судорогой. После которого – ни-че-го!

Совершенно ничего: ни ветра, ни дождя, ни солнца. Ты их, конечно, ещё увидишь. Но не почувствуешь. И это страшно.

Эмоции выплеснутся, тебя больше нет. И смотришь на то, что крутится-вертится после тебя. И – не можешь повлиять. Вершатся глупости, смешные и несуразные, тебя распирает, но… Поздно, господа офицеры.

– На плёнке асистолия. Зрачки… Адреналин, соду, кальций, не спать, не спать!.. В подключичку!… КПВ!…