Адриан Чайковский - Дети времени [litres]

Она чувствует, как вся колония раскрывается, просыпается.

А потом происходит это. Пытливый усик находит прореху, обнажающую ее собственную кожицу, – и на одной ее лапе тут же повисает мертвый груз: муравей безмозгло впивается в нее и подает сигнал тревоги, по которому туннель вокруг нее рассыпается на отдельных муравьев, и каждый из них ищет незваного гостя, который тут оказался.

Порция гадает, прошла ли она достаточно далеко. Для того чтобы план Бьянки сработал, ее собственное выживание не обязательно – хотя она лично предпочла бы выжить.

Она пытается сгруппироваться, поджать лапы – но муравьи на нее навалились, и ей все труднее дышать. Она так перегрелась, что почти не в состоянии думать. Они душат ее своим упорным обследованием.

Пакет, который она так тщательно оберегала, именно в этот момент решает порваться: паутина истончалась тщательно выверенным темпом, и находившаяся под давлением химическая начинка наконец вырывается наружу взрывом вонючего едкого газа.

Порция теряет сознание, почти задохнувшись в этом первом взрыве. Медленно приходя в себя после неизвестно сколько продлившегося забытья, она обнаруживает, что валяется на спине, прижав к себе лапы – по-прежнему в почти целом жужеличном доспехе и в окружении муравьев. Вся крепость рухнула и рассыпалась громадным сугробом тел, из которых выкапываются немногочисленные пауки. Муравьи им не препятствуют. Они не погибли: они неуверенно шевелят усиками, некоторые пытаются куда-то идти… Но из колонии как единого целого что-то вырвали: ее цель.

Она пытается пятиться от затихшей колонии, но муравьи окружают ее со всех сторон: громадное поле рухнувшей архитектуры. Ей кажется, что они вот-вот должны будут вспомнить свое место в мире.

От ее отряда проникновения осталось меньше половины. Они ковыляют и ползут к ней: некоторые из них ранены, и все предельно утомлены весом доспехов, которые им пришлось носить. Сражаться они не в состоянии.

А потом одна из боевых подруг прикосновением привлекает ее внимание. Копошащиеся под ногами ошеломленные муравьи не позволяют вести разговор, так что она примитивно сигналит педипальпами: «Она идет. Они идут».

Это так: Бьянка и ее помощники-самцы прибыли на место – и они не одни. Рядом с ней послушно рысят новые муравьи – меньшего размера, чем большинство каст захватчиков, и, по-видимому, выращенные в прирученных колониях, с которыми взаимодействует Большое Гнездо.

Двигаясь с трудом, Порция переваливается через край рухнувшей крепости и, освобождаясь из трясины еле шевелящихся тел, плюхается перед Бьянкой.

«Что происходит? – спрашивает она. – Что мы сделали?»

«Я просто пропитала все модифицированной формой того вещества пауссинов, которое вас защищало, – объясняет Бьянка, четко двигая лапами. В то же время ее педипальпы продолжают отдавать указания помощникам. – Вы с сестрами проникли в колонию достаточно далеко, а радиус действия газа был достаточно большим, так что мы охватили всю армию – как я и надеялась. Мы отключили их запахом отсутствия».

Самцы готовят ручных муравьев к какому-то действию с помощью тщательно откалиброванных запахов. Порция гадает, не станут ли эти мелкие рабочие палачами огромного количества их злобных собратьев.

«Все равно не понимаю», – признается она.

«Представь себе, будто большая часть того, что муравьи знают о мире, и все, как они действуют и реагируют, – это паутина… очень сложная паутина, – рассеянно поясняет Бьянка. – Мы полностью расплели и поглотили эту паутину. Мы оставили их без структуры и инструкций».

Порция обводит взглядом орды потерявших цель муравьев.

«Значит, они побеждены? Или они заново сплетут свою паутину?»

«Я определенно не намерена давать им такой шанс».

Ручное стадо муравьев движется между более крупными захватчиками, настойчиво соприкасаясь усиками, общаясь методами своего вида. Порция наблюдает за их действиями сначала озадаченно – а потом потрясенно и даже с благоговейным страхом перед тем, что творит Бьянка. Каждый муравей, с которым пообщался ручной рабочий, внезапно исполняется смысла. Спустя мгновение он уже лихорадочно действует – как это всегда бывает с муравьями, – но задача у него простая: он разговаривает с другими муравьями, оживляет все новых собратьев и подчиняет своей задаче. Послание Бьянки распространяется экспоненциально, словно болезнь. Волна новой деятельности прокатывается по рухнувшей колонии – а после нее остается прирученная армия.

«Я тку им новую структуру, – объясняет Бьянка. – Теперь они окажутся под предводительством наших собственных муравьев. Я дала им новый разум, и отныне они – наши союзники. У нас целая армия. Мы создали оружие, которым можно победить муравьев, как бы много их ни было, и сделать их нашими союзниками».

«Ты поистине величайшая из нас, – говорит ей Порция. Бьянка скромно принимает похвалу, а потом слушает, как воительница продолжает: – Так это ты заставила землю содрогнуться? Создала свет и дым, которые отвлекли разведчиков?»

«Это сделала не я, – неохотно признается Бьянка. – Я все еще жду известий об этом происшествии, но, может быть, ты скинешь эту некрасивую вторую шкуру и сама захочешь посмотреть? По-моему, что-то упало с неба».

Они сели.

Передняя часть шаттла сохранила приемлемую аэродинамику, а пилот задействовал тормозные двигатели и воздухозаборники, чтобы замедлить падение, но все равно создавалось впечатление, что первый след человека на этой новой зеленой планете будет представлять собой громадный кратер. Тем не менее смертельно раненный корабль все-таки боролся с атмосферой, крутился в турбулентностях – и все-таки сохранил некоторую управляемость. Позднее Холстен узнал, что сброс грузового отсека был предусмотрен конструкторами. Пилот отстрелил остатки искореженной культи перед самым входом в атмосферу, предоставив искалеченному куску пролететь по небу нового мира, словно свидетельство нового мессии.

Не то чтобы посадка была мягкая. Они приземлились достаточно жестко, под столь неудачным углом, что одного из мятежников вырвало из страховки и бросило телом (летально) на пульт связи, а сам Холстен почувствовал, как у него что-то рвется в груди: законы физики старались освободить его от ремней, которые Лейн все-таки удалось на нем застегнуть. При ударе он потерял сознание. Все потеряли.

Придя в себя, он понял, что они сели, но ослепли: кабина освещалась только каскадом тревожных огоньков, сообщавших им всем, насколько все плохо. Экраны обзора отключились или разбились. Кто-то рыдал, и Холстен ему позавидовал, потому что ему самому даже дышать было трудно.