Дэвид Митчелл - Костяные часы

– Но ведь ты пишешь, чтобы привлечь внимание мировой общественности к горячим точкам? – не унимается Пит.

– Нет, что ты. – Я вспоминаю первую поездку в Сараево, Пола Уайта в луже крови на полу – вот он как раз хотел внести свой вклад. – Наш мир функционирует в стандартном режиме равнодушия. Все готовы проявить внимание и заботу, но слишком заняты другими важными делами.

– А давай я изображу авокадо дьявола, – предлагает Брендан. – Зачем рисковать головой, чтобы писать статьи, которые все равно ничего не изменят?

Я натянуто улыбаюсь:

– Во-первых, я ничем не рискую и соблюдаю все меры предосторожности. Во-вторых…

– А какие меры предосторожности, – прерывает меня Брендан, – смогут остановить грузовик, начиненный взрывчаткой, который взрывается у дверей твоей гостиницы?

Я смотрю на Брендана, три раза моргаю, чтобы он куда-нибудь исчез. Ничего не получается. Ну, может, в следующий раз сработает.

– В Багдаде я буду жить в «зеленой зоне». Во-вторых, если о зверствах не пишут, они как бы прекращают существовать с гибелью их последнего свидетеля. Именно это я и пытаюсь предотвратить. Когда о массовых убийствах, бомбардировках и прочих ужасах оповещают, то в памяти мировой общественности все-таки остается пусть крошечная, но зарубка. Кто-то, где-то, когда-то получает возможность узнать, что происходит. И может быть, начнет действовать. Или не начнет. Но информация уйдет в массы.

– Значит, ты как бы летописец для будущих поколений? – спрашивает Рут.

– Хорошо сказано, Рут. Спасибо на добром слове. – Я снова тру глаз.

– А ты не будешь по всему этому скучать? – спрашивает Брендан. – Ну, после июля?

– После июня, – радостно поправляет его Холли.

Я невольно поеживаюсь, надеясь, что этого никто не заметит.

– Поживем – увидим, – говорю я Брендану. – Я непременно опишу тебе свои ощущения.

– А ты уже присмотрел себе работу? – спрашивает Дейв.

– Ну конечно, пап! – говорит Холли. – У Эда много вариантов. Может, пойдет в какое-нибудь новостное печатное издательство или на Би-би-си, да и интернет сейчас завоевывает медийное пространство невероятными темпами. Знакомый Эда, бывший редактор «Файненшл таймс», сейчас преподает в Университетском колледже Лондона.

– Хорошо, что ты, Эд, наконец-то обоснуешься в Лондоне, – говорит Кэт. – Мы очень волнуемся, когда ты уезжаешь. Я видела фотографии Фаллуджи… и эти трупы на мосту… Жуть какая-то! Только непонятно, ведь вроде бы американцы уже давно победили, а иракцы искренне ненавидят Саддама, потому что он – чудовище…

– Да, Кэт, Ирак оказался куда сложнее, чем воображали заправилы войны. Они все представляли слишком упрощенно.

Дейв хлопает в ладоши:

– Так, поболтали и хватит! Давайте-ка перейдем к делу. Эд, надеюсь, ты пойдешь с нами на мальчишник к Питу. Кэт обещала посидеть с Ифой, так что не отпирайся. Извинения не принимаются.

– Еще коллеги с работы подойдут, – объясняет Пит. – Встречаемся в «Крикетистах» – очень симпатичный паб, тут совсем рядом, за углом, а потом…

– Мне лучше остаться в блаженном неведении относительно того, что будет потом, – поспешно вставляет Шерон.

– Ага, – фыркает Брендан. – А наши девчонки весь вечер будут играть в скрэббл. – И переходит на сценический шепот: – Сначала мужской стриптиз в Королевском павильоне, а потом наркопритон на Брайтонском пирсе.

Рут игриво шлепает его по руке:

– И все-то ты врешь, Брендан Сайкс!

– Совершенно верно, – говорит Холли. – Мы, респектабельные дамы, к скрэбблу не прикасаемся.

– А как вы на самом деле проведете девичник? – спрашивает Дейв.

– За умеренной дегустацией вин, – отвечает Шерон, – в баре, который держит старый приятель Пита.

– Дегустация вин? – скептически переспрашивает Брендан. – У нас в Грейвзенде пьянку всегда только пьянкой и называли. Так как ты насчет мальчишника, Эд?

Холли всем своим видом показывает: иди, мол, – но я понимаю, что сейчас мне лучше выступить в роли заботливого отца, не то она перестанет со мной разговаривать.

– Не обижайся, Пит, но я пас. Сам понимаешь, смена часовых поясов очень утомляет, и с Ифой хочется побыть подольше. Даже если она будет крепко спать. Так что пусть Кэт присоединяется к дегустации.

– Эд, я с удовольствием посижу с внучкой, – говорит Кэт. – Мне пить вредно, у меня давление.

– Ничего страшного, Кэт. – Я с наслаждением допиваю скотч. – Вы подольше пообщаетесь с родней из Корка, а я лягу пораньше, отосплюсь, иначе сегодня в церкви буду без конца зевать. То есть завтра, конечно. Вот, сами видите…

– Ну, ладно, – говорит Кэт. – Если ты не возражаешь…

– Ни капельки не возражаю. – Я почесываю зудящий глаз.

– Оставь глаза в покое, Эд, – говорит Холли. – Хуже будет.

Одиннадцать вечера, пока все в порядке. Олив Сан настаивает, чтобы я вернулся самое позднее к четвергу, и мне как-то надо сказать об этом Холли, чем скорее, тем лучше. Желательно сегодня вечером – иначе она так и будет строить планы на всю следующую неделю. В Фаллуджу переброшено больше морских пехотинцев, чем при битве за Хюэ во Вьетнаме, а я торчу здесь, на побережье Суссекса. Конечно же, Холли рассердится, но если сейчас во всем признаться, то ей так или иначе придется взять себя в руки перед завтрашней свадьбой сестры. Ифа спит в кроватке в уголке нашего номера. В гостиницу я приехал поздно, дочь уже уложили, и поздороваться с ней я не успел, потому что первое правило родителей гласит: мирный сон ребенка ни в коем случае не следует тревожить. Интересно, а как спится дочерям Насера, когда лают собаки, грохочут выстрелы, а морпехи вышибают двери? На плоском экране телевизора – новости Си-эн-эн с приглушенным звуком: перестрелка морпехов с противником на крышах Фаллуджи. Я уже раз пять видел этот новостной сегмент, и когорте экспертов, обозревателей и комментаторов сказать больше нечего; новый цикл новостей начнется через пару часов, когда в Ираке наступит утро. Минут пятнадцать назад Холли прислала эсэмэску, мол, девичник почти окончен, все скоро вернутся в гостиницу. Однако в винном баре «скоро» – понятие растяжимое. Выключаю телевизор, доказывая, что я вовсе не подсел на войну, и подхожу к окну. Брайтонский пирс сияет огнями, точно «Фейриленд» пятничным вечером; в увеселительном парке гремит поп-музыка. По английским меркам сегодня теплый весенний вечер, рестораны и бары на набережной полны народа. Парочки прогуливаются, держась за руки. Громыхают ночные автобусы. Уличное движение подчиняется правилам. Я не критикую мирное и отлаженно работающее общество. Я наслаждаюсь им целыми днями, может быть, даже неделями, но через пару месяцев хорошо организованная жизнь приобретает вкус выдохшегося безалкогольного пива. Но это не то же самое, что «подсесть на войну», как выразился Брендан. Обвинять меня в этом столь же нелепо, как обвинять Дэвида Бекхэма в том, что его неудержимо тянет на футбольное поле. Футбол для Бекхэма – его искусство и ремесло, а репортажи из горячих точек – мое искусство и ремесло. Жаль, что я не сумел сформулировать эту мысль, когда беседовал с кланом Сайксов.