Дэвид Митчелл - Костяные часы

Ифа удивленно распахивает глаза, нерешительно кивает. Дора-путешественница, качнувшись, отворачивается.

– И сколько же тебе лет, Ифа Брубек? Семь? Восемь?

– Шесть, – говорит Ифа. – Мой день рождения первого декабря.

– Совсем взрослая! Значит, первого декабря? Надо же! – Иммакюле Константен декламирует загадочным мелодичным голосом: – «Холодней ночей не бывает в году. Долог был путь, наш путь в непогоду, в ветер, в буран, по темным дорогам, в самое сердце зимы».

Мимо проходят туристы, будто призраки, а может, призраки – мы сами.

– Сегодня в небе ни облачка, – говорит Ифа.

Иммакюле Константен глядит на нее:

– Твоя правда, Ифа Брубек! Скажи, на кого ты больше похожа: на маму или на папу?

Ифа закусывает губу, смотрит на меня.

Под нами гулко плещут волны, из пассажа доносится песня Dire Straits. «Tunnel of Love» [63] «Туннель любви» ( англ .). , в юности я ее обожал.

– Ну, мне больше всего нравится фиолетовый, – говорит Ифа, – как маме. А папа все время читает всякие журналы, когда он дома, и я тоже много читаю. Особенно одну книжку – «Я люблю животных». А вот каким животным были бы вы?

– Фениксом, – изрекает Иммакюле Константен. – Тем самым фениксом. Как насчет невидимого глаза, Ифа Брубек? У тебя такого нет? Ты позволишь мне проверить?

– У мамочки синие глаза, – говорит Ифа, – а у папы карие, и у меня тоже карие.

– Нет, я не об этих глазах. – Она снимает странные синие очки. – Я имею в виду твой особый, невидимый глаз вот… тут.

Кончиками пальцев она касается правого виска Ифы, большим пальцем гладит ее по лбу чуть выше переносицы, и глубоко внутри, печенкой или чем-то там еще, я вдруг понимаю, что происходит нечто очень странное, нехорошее, неправильное, но ощущение исчезает, лишь только Иммакюле Константен улыбается мне своей сногсшибательной улыбкой. Она внимательно всматривается в то же место у меня на лбу, затем снова поворачивается к Ифе, морщится:

– Нет. – Она огорченно выпячивает картинные губы. – Какая жалость! А вот у твоего дяди невидимый глаз был просто великолепен, да и у мамы твоей он был очарователен, пока его не запечатал один злой волшебник.

– А что такое невидимый глаз? – спрашивает Ифа.

– Это не важно. – Иммакюле Константен встает.

– Вы приехали на свадьбу Шерон? – спрашиваю я.

Она снова надевает темные очки:

– Нет. Мне здесь делать больше нечего.

– Но… Вы же подруга Холли, верно? Неужели вы даже… – Я смотрю на нее и забываю, что именно хотел спросить.

– Желаю вам чудесного дня. – Она уходит к пассажу.

Мы с Ифой следим, как она, удаляясь, уменьшается.

– Пап, а кто эта дама? – спрашивает дочь.

Я спрашиваю дочь:

– Солнышко, а кто эта дама?

Ифа недоуменно моргает:

– Какая дама, папа?

Мы смотрим друг на друга; похоже, я что-то забыл.

Бумажник, телефон; Ифа; свадьба Шерон; Брайтонский пирс…

Нет, ничего я не забыл. Мы идем дальше.

Какая-то парочка целуется так самозабвенно, будто остального мира не существует.

– Фу! – восклицает Ифа, и они, услышав, косятся на нее и снова целуются взасос.

Да, мысленно советую я парню, наслаждайся вишней со сливками, потому что двадцать лет спустя все станет безвкусным. Он не обращает на меня никакого внимания. Ифа с интересом разглядывает изображение, намалеванное краской из баллончика на опущенной металлической створке жалюзи: некое подобие седобородого Мерлина с мультяшными глазами-спиралями в ореоле карт Таро, магических кристаллов и звездной пыли.

– Дви… дуит? – читает она имя.

– Дуайт.

– Дуайт… Сильвервинд. Про… прори… прорицатель. А это кто?

– Тот, кто утверждает, будто ему известно будущее.

– Класс! Папа, давай зайдем к нему.

– А зачем тебе прорицатель?

– Чтобы узнать, открою я свой центр спасения животных или нет.

– Ты же хотела танцевать, как Ангелина-балерина.

– Папа, это было давным-давно, когда я была маленькой.

– Понятно. Нет, к мистеру Сильвервинду мы не пойдем.

Раз, два, три – и на ее лице появляется фирменное насупленное выражение Сайксов.

– Почему?

– Во-первых, там закрыто. Во-вторых, к сожалению, на самом деле прорицатели не могут предсказать будущее. Они просто выдумывают всякие небылицы. Они…

Тот, чье весьма лестное изображение украшает жалюзи, с грохотом поднимает створку. «Мерлин», огромный, как груда бегемотьего дерьма, одет с претензией на прог-рок-шик: лиловая рубашка, красные джинсы и жилет, расшитый самоцветами, такими же фальшивыми, как и их владелец.

Ифа пораженно произносит:

– Мистер Сильвервинд?

Он недоуменно оглядывается, а потом смотрит вниз:

– Да, это я. А кто вы, юная леди?

Типичный янки. Как и следовало ожидать.

– Ифа Брубек, – говорит Ифа.

– Ифа Брубек. Рановато вы сегодня встали, чтобы пойти на прогулку.

– Это потому, что сегодня свадьба тети Шерон. А я подружка невесты.

– Пусть это празднество будет поистине великолепным. А этот джентльмен – ваш отец?

– Да, – сказала Ифа. – Он репортер из бандита.

– Я уверен, что ваш папа старается быть хорошим, Ифа Брубек, и он вовсе не бандит.

– Она имеет в виду Багдад, – объяснил я этому шутнику.

– В таком случае ваш папа наверняка очень… храбрый.

Он глядит на меня. Я тоже очень внимательно на него смотрю. Мне не нравится его манера разговаривать, да и сам этот тип весьма неприятен.

– А вы действительно знаете будущее, мистер Сильвервинд? – спрашивает Ифа.

– Плохим я был бы прорицателем, если б не знал.

– А можете предсказать будущее мне? Ну пожалуйста…

Все, хватит.

– Мистер Сильвервинд занят, Ифа.

– Нет, он не занят, папочка. У него ни одного посетителя нет!

– За предсказание обычно полагается взнос в десять фунтов, – заявляет старый мошенник, – но в неурочное время и для особенной юной леди достаточно и пяти. Или… – Дуайт Сильвервинд поворачивается и снимает с полки пару книг, – папочка мог бы купить одну из моих книг – либо «Бесконечный предел», либо «Сегодня случится лишь однажды» – по специальной цене пятнадцать фунтов за каждую или двадцать фунтов за обе и предсказание в придачу.

Папочка с удовольствием дал бы мистеру Сильвервинду пинка по его, гм, магическим шарам.

– Мы не станем злоупотреблять вашей щедростью, – говорю я. – Спасибо за предложение.

– Я открыт до заката, если передумаете.

Я тяну дочь за руку, давая понять, что нам пора, но Ифа возмущается:

– Так нечестно, папа! Я хочу знать свое будущее!

Тьфу ты! Зареванной Ифы Холли мне не простит.

– Послушай, тебя же ждет парикмахер тети Шерон.

– К сожалению, я предвижу скорые неприятности. – Сильвервинд отступает в глубину ларька и закрывает за собой дверь с надписью «Sanctum» [64] Святилище ( лат .). .