Джойс Оутс - Опасности путешествий во времени [litres]

Для меня Джейми Стайлз – самый неотразимый мужчина на свете. Даже в засаленном комбинезоне на голое тело и поношенных сандалиях он все равно прекрасен.

Любовью Джейми занимается неуклюже, ласково, робко – боится причинить мне боль или раздавить могучим торсом. Действительно, под весом его тела иногда трудно дышать, ребра норовят треснуть. От мощных толчков я бьюсь в мучительной агонии, однако Джейми трактует ее по-своему. Но я ни словом, ни жестом не выдаю своих страданий, поскольку думаю лишь о нем. О потребности любить и быть любимой.

При всей неопытности в сердечных делах (уверена, прежде я никого не любила) инстинкт запрещает мне ранить чувства возлюбленного. Ни малейшего упрека, ни малейшей критики его работ – никогда. Нельзя ущемлять достоинство Джейми как мужчины, творца или любовника. Именно такая «отредактированная» истина, которой я делюсь с Джейми, укрепляет его любовь ко мне. Ибо только любовь Джейми оправдывает обуревающие меня эмоции, такие сильные, что голова идет кругом и нечем дышать.

Только побывав на пороге смерти, начинаешь по-настоящему ценить жизнь.

Вечерами мы смотрим телевизор.

Сидим перед экраном, взявшись за руки. Мы не стесняемся обсуждать свои чувства (Джейми вообще не делает тайны из своих привязанностей), не боимся показаться сентиментальными, даже когда капитан Шалом ворчит в нашу сторону, ковыляя через гостиную в свою уединенную берлогу на выселках.

У телевизора нам редко удается побыть наедине, особенно с восьми до девяти вечера, когда крутят самые интересные передачи. Джейми вместе с племянниками громко хохочет над глупыми проделками Милтона Берла, Люсиль Болл и Деси Арназа. Домашние обожают ситком про Оззи и Харриет, программу Артура Годфри, шоу Лоренса Велка и бесподобного Фила Сильверса. Джек Бенни, Сид Сизар и Имоджен Кока требуют куда больше умственного напряжения, с ними за компанию заставляют шевелить мозгами Джек Паар, «Правда или последствия» и «Какая моя реплика?». Иногда Джейми засыпает прямо во время просмотра, изнуренный физическим трудом. Я не бужу его, только покрепче сжимаю руку. Из телевизора на нас льются образы. Самые страшные мысли растворяются в голубоватом мерцании экрана.

На колченогой латунной кровати в старой спальне Джейми мы сплетаемся воедино. Разговариваем, целуемся; целуемся и занимаемся любовью; временами мне чудится, что я лежу в объятиях другого человека, не Джейми Стайлза, а кого-то, чье имя выветрилось из памяти. Я в ужасе вздрагиваю, но сдерживаю крик и стараюсь не плакать. Ибо жизнь происходит здесь и сейчас . Она не сводится к размышлениям, созерцанию или тоске о прошлом; жизнь – это движение вперед. Как и на телеэкране, жизнь всегда в настоящем, здесь и сейчас.

Не сомневаюсь: я в нужном месте, в нужное время .

В честь нашей свадьбы, состоявшейся в конце октября, друг Джейми поэт Хирам Броди устроил пышное торжество в своем викторианском особняке на Факульти-Хиллз. На празднике, помимо многочисленных товарищей Джейми, собралась блестящая компания художников, писателей, скульпторов, музыкантов, университетских профессоров с женами. Присутствовали многие светила Вайнскотии – Амос Штейн, Мирон Кафленд, мой бывший начальник Моррис Харрик, Карсон Локкет Третий, профессор Аксель – все они дружили с Хирамом Броди и, хотелось бы верить, любили творчество Джейми Стайлза. Самым почетным гостем стал профессор психологии Аксель – каждый стремился выразить ему свое восхищение. Впрочем, он не задержался надолго и откланялся после первого же тоста. Мистер Броди с гордостью сообщил, что Аксель получил «беспрецедентный в истории Висконсина правительственный грант» на создание уникального Центра социальной инженерии, где профессор выступит в роли директора-основателя, а деятельность центра будет посвящена коррекции поведения антисоциальных, психопатических и неблагонадежных личностей. Глубоким проникновенным голосом убеленный сединами Броди прочел собравшимся «спонтанный сонет», перекликавшийся, по словам поэта, со знаменитыми шекспировскими строками. « Мешать соединенью двух сердец нельзя / Любви восходит новая звезда» . Все бурно зааплодировали; Джейми смахнул слезу с ресниц. Он плохо разбирался в поэзии, но всегда чутко реагировал на стихи.

Сонет Броди мне лично показался туманным, но красивым. Признаться, я не совсем уловила суть, однако по щекам сами собой полились слезы.

Свадебная церемония проходила в здании суда Вайнскотия-Фолз при немногочисленных свидетелях с фермы Херон-Крик. По-отечески приветливый мировой судья выразил удивление отсутствием у невесты семьи или хотя бы родственников, которые могли бы приехать на свадьбу. Однако я с улыбкой заверила старика, что мне вполне хватает Джейми Стайлза. Он – лучшая семья, о какой только можно мечтать.

Не передать, как я благодарна Ардис Стедман! Она всегда мне помогала. Например, любезно переслала мои вещи из Экради на ферму. Выручила и на сей раз, позаимствовав из моего личного дела свидетельство о рождении, без которого нас отказывались зарегистрировать. На документе стояла витиеватая золотистая печать штата Нью-Джерси, хотя, готова поклясться, я впервые видела эту бумагу. Если верить записям, Мэри-Эллен Энрайт родилась в Центральной больнице Пеннсборо, Нью-Джерси, одиннадцатого сентября 1942 года. В графе родители значились Констанция-Энн Энрайт и Харви Стернс Энрайт. Были ли это мои настоящие родители или просто вымышленные имена, необходимые для получения свидетельства? Не знаю, но они не вызывали у меня ни малейшего отклика – сердце не екнуло. (Хотя в памяти всплыли слова доктора Косгроува о Нью-Джерси.)

Х. Р. Броди презентовал нам рукописную копию «Висконсинской эпиталамы». На листе пергаментной бумаги черными чернилами выведено: «Посвящается Мэри-Эллен и Джейми», внизу – дата и размашистый автограф поэта. Джейми убрал листок в рамку и повесил над кроватью.

– Как будто заполучили оригинал стихов Роберта Фроста или Элиота, – повторяет мой супруг.

Ему, как и мне, очень нравится сонет. Частенько мы читаем его друг другу перед сном.

Точно озарение: я всегда любила этого человека. Знала его всю жизнь. Любила еще до моего рождения.

Вскоре после свадьбы произошло нечто невообразимое, пугающее.

Даже не знаю, как передать словами. Большинство событий моей жизни не вписываются в языковые рамки, ускользают, словно облако на горизонте. Я утратила способность понимать многие вещи, не говоря уже о том, чтобы выразить их вслух.

Я старалась не избегать капитана Шалома, не хотела обижать ни его, ни Джейми. Однако бывший морпех производит поистине гнетущее впечатление, и дело не только в искалеченном лице, голом деформированном черепе или немигающих, слезящихся глазах; дело не в дыхании, отдающем металлом, словно кто-то долго сжимал в потной руке медные монетки. В нашем доме, где постоянно толпится народ, нельзя не наткнуться на соседа. На кухне, на лестнице, в гостиной, коридорах, не говоря уже об очередях в ванные комнаты. Санузла у нас всего два, по одному на этаж, и есть еще уличные «удобства» возле амбара. Обычно встречи мимолетны, вы просто разбегаетесь в разные стороны, бормоча извинения или вообще молча. Близость, рожденная пребыванием в четырех стенах, довольно забавная штука – чудится в ней какая-то издевка.