Ольга Дернова - Реальность 7.11 [СИ]

— А ведь нам же никто не поверит, Бор! Представляешь, какая засада…

Двор перед крематорием был тщательно забетонирован, удручающе гол и обнесён по периметру трёхметровым глухим забором. Я прямо почувствовал себя в мышеловке, особенно когда пропустившие нас ворота начали затворяться медленно и беззвучно. Во всяком случае, первым моим порывом было выскочить отсюда поживее, пока между створками ещё виднеется просвет. Встречающий нас утильщик казался частью этого унылого пейзажа. Безликая сутулая фигура в коричневом дождевике, которая, пятясь назад и указывая дорогу вялыми взмахами рук, довела машину до разгрузочного ангара. Пока я разворачивал фургон, то да сё, этот местный призрак что-то наговаривал в снятую трубку телефона, висевшего при входе в ангар. Перестарок же словно не замечал царящей вокруг кладбищенской атмосферы.

— Я надеялся, нас встретят с помпой, — заметил он, выбравшись из кабины. — Что, всех уже затопило?

Я думал, что призрак промолчит, но из-под козырька капюшона прозвучал глуховатый, однако вполне человеческий бас.

— Не. Шеф сказал: без вас растопку не начинать.

На мой взгляд, это прозвучало зловеще, но Перестарок одобрительно хмыкнул.

— Тогда зовите бригаду, мой юный друг, тут довольно много работы.

Обладатель баса откинул капюшон и оказался симпатичным рослым юнцом со слегка расплывчатыми чертами лица.

— Ща придут, — пообещал он. И жадно добавил: — Слыхали, с Хидотой чего случилось? Кошмар.

Перестарок, понятное дело, засветился от сдержанной гордости.

— Не только слыхали, но и видали! Эта зараза…

Я предоставил ему излагать подробности нашей поездки, а сам отошёл немного вглубь ангара. Здесь было прохладно, темно и гулко, вдоль стен стояли погрузочные тележки. Ближнюю ко мне стену украшали немногословные корявые надписи от руки: «Хапуги», «Чайников просят не беспокоиться», «А-15 сз 2 ур от вилки налево» и тому подобная абракадабра. На второй стене висело объявление в широкой траурной рамке: «Не забывайте сдавать найденные пластыри! Вход с присосками и пластырями на территорию Департамента воспрещён!» Не успел я удивиться непонятным мне присоскам и пластырям, как дверь в дальнем конце ангара распахнулась и через неё ввалилась обещанная бригада. Первым сквозь дверь протиснулся невероятно тучный человек. Больше всего он напоминал величественный дирижабль — во всяком случае, брюхо своё он нёс с таким видом, словно оно, против обыкновения, тянуло не к земле, а прочь от земли. Я почему-то сразу догадался, что это и есть Сакахалла.

Не дойдя до меня пары метров, он приостановил движение. Его глаза, полуприкрытые тяжёлыми пухлыми веками, с сонным видом обратились на мою персону. Я услышал слабое непрерывное сопение — должно быть, он размышлял, кто я такой и что тут делаю, — а потом он раскрыл рот и воскликнул:

— Хрунчащик! Духлячишь оферепнуть?

— Чего? — опешил я. Утильщики из бригады громыхнули слаженным смехом.

— Духлячишь? — с вопросительно-обиженной интонацией повторил Сакахалла. — Плю го. Ча хапрова?

Я затравленно огляделся по сторонам. Но люди в коричневых спецовках отнюдь не спешили прийти мне на помощь. Они столпились вокруг и с явным любопытством ждали продолжения беседы. Я лихорадочно придумывал подходящий ответ. Сакахалла, как чайник, поставленный на огонь, начинал сопеть всё громче и громче; лицо его при этом скривилось, словно от боли. Отчаявшись добиться понимания, он безнадёжно взмахнул короткопалой рукой.

— Э! Бусяш!

И, потеряв ко мне всякий интерес, двинулся к фургону. Утильщики, всё ещё посмеиваясь, начали разбирать тележки. Пару раз меня вежливо, но твёрдо отодвинули в сторону. Потом кто-то совсем нахально дёрнул меня за куртку, я обернулся и увидел Иттрия. При взгляде на его улыбающееся лицо мне стало как-то легче, хотя странный привкус унижения не выветрился окончательно.

— Рад тебя видеть! — шепнул Иттрий. — Поговорим?

И он мотнул головой в том направлении, откуда пришла бригада. Я колебался. Не идёт ли это вразрез с местными правилами? Но Иттрий не был бы эмпатом, если б не знал о моих сомнениях больше меня самого.

— Не бойся. Сакахалла не будет против, если я угощу тебя чаем. Он — незлой человек, хотя и кажется странным…

Итак, в скором времени я сидел вместе с Иттрием на дежурном пункте утильщиков и прихлёбывал из кружки горячий и сладкий чай. Такой горячий, что первым глотком я обжёг себе язык. Может, это было и к лучшему, иначе бы я завалил Иттрия вопросами. А так — он начал первым и в том порядке, в каком ему хотелось.

— Я рад, что мы встретились, — повторил он. — Я хотел переговорить с тобой. Особенно с тех пор, как услышал новость о дезертирстве этого… — тут он поправился, — о дезертирстве Рема Серебрякова.

— У него остались тут друзья? — спросил я. Иттрий покачал головой.

— Его считали законченным психом. Тебя это, может быть, удивит — после общения с Сакахаллой.

— Что с ним не так? — сказал я, имея в виду шефа ДУОБТ.

— Это какая-то болезнь. Засекреченная. Не заразная, — поспешно добавил он, заметив, как я дёрнулся. — Его тучность, кстати, — тоже один из симптомов. Факт тот, что шеф — как та собака из анекдота: понимает всё, что ему говорят, а ответить внятно не в состоянии.

Меня неожиданно осенило.

— Поэтому им понадобился эмпат?

— Угадал, — отозвался Иттрий. — Я при нём вроде толмача. Конечно, я не мог заглянуть в официальные документы, но когда по телевизору стали твердить о бегстве Серебрякова, я решил прикинуться дурачком и собрать как можно больше слухов.

— Блестящая мысль, — сказал я от чистого сердца.

— Спасибо… Так вот, что я узнал. Во-первых, этот Рем не местный. Появился в Таблице неизвестно откуда пару лет тому назад. Похоже, до того, как наняться в ДУОБТ, он какое-то время бомжевал на улицах. А когда узнал, чем занимаются утильщики, попросился к ним. Биоткань он всей душой ненавидел. И огов тоже. В этом все показания сходятся.

— «Нелюди не в счёт», — задумчиво сказал я. — Почему все так ненавидят огов, а?

— Ненавидят? — удивлённо переспросил Иттрий. — Уверяю тебя, ксенофобия и ненависть — разные вещи. Вторая нужна, чтобы замаскировать первую.

На моём лице, должно быть, отразилось недоумение. Иттрий взял со стола кружку и начал бесцельно вертеть её в руках.

— Видел когда-нибудь тараканов? — внезапно спросил он. От неожиданности я засмеялся, но эмпат сохранял серьёзность.

— Видел? — повторил он.

— Ну, разумеется! Я, кажется, понял, о чём ты. Тараканы такие мерзкие на вид…

— …что в первый раз ты бежишь от них сломя голову! — подхватил Иттрий. И очень тихо закончил:

— А потом тебе хочется их убить…

Больше он ничего не прибавил, но я почувствовал какую-то неловкость. Неудобно было спрашивать у Иттрия, испытывал ли он по отношению к огам нечто подобное. Потом я вспомнил, что когда мы встретились, он улыбался. Теперь, задним числом, мне казалось, что улыбка была несколько принуждённой. И он ни разу не взглянул в сторону фургона, старательно делая вид, что не происходит ничего особенного. Чересчур старательно.