Иннокентий Лаженицын - Носители. Сосуд [СИ]

— Ну разок… — пытался я изобразить жалостливый голос, пропустив мимо ушей его демагогию о равноправии и безразличии.

— Я не закончил, на моем участке никто и никогда не сожрет куклу, причем ради твоего же блага. Ты сам знаешь, что может произойти.

— Да! Да! Да! Я могу сам превратиться в куклу, потому что употребляю уже не чувство как энергию, а чувство как личность, которое идентично тому, что уже есть во мне. У меня не хватит сил удержать их оба, и я сам стану куклой, — продекларировал я заученную фразу из подготовительного курса носителей.

— Видишь, сам все знаешь, а говоришь, я скучный. Тебе вообще повезло, что на этой неделе я дежурю. Был бы на посту Злоба Вакин, он бы тебя еще и подначивал, чтоб посмотреть, как ты лишаешься собственного тела и оказываешься его безмолвным заложником.

— О спасибо тебе, Скука Молибог, кланяюсь в самые ноги, — я демонстративно поклонился. Но он был прав, из-за этого ненависть во мне еще сильнее бесилась.

Мой бывший слушатель, а ныне кукла, так и сидел на полу после падения, продолжая что-то бормотать, периодически дергая руками, как будто отгоняя мух. Сейчас он был в самой безопасной фазе, когда чувство только взяло контроль над телом и нащупывало рычаги управления этим сложным механизмом. Все это было лишь делом времени, итог известен. Через несколько минут этот жалкий человек станет обезумевшим созданием, наделенным нечеловеческой силой, которое подлежит уничтожению без суда и следствия. А это и была моя работа — уничтожать Кукол. Этой не суждено было познать и мига свободы.

Стоя между своим нереализованным источником энергии и коллегой, испортившим мне ужин, я думал о том, что бы сделали мы на месте чувств. Существуя паразитом, запертым в чужом теле, наверно, будешь готов рискнуть всем, лишь бы хоть на пару часов почувствовать свободу.

Понимание того, что мне уже никогда не побывать на месте этого несчастного человека, да и любого другого, успокаивало меня. Пускай в моей жизни после смерти много условностей, ограничений и проблем, но я хотя бы был уверен в своем психологическом здоровье.

— Да что ты ее рассматриваешь-то? — с удивлением перебил ход моих мыслей Скука. — И так время потерял, декларируя свои бессмысленные речи. Сделал бы все полчаса назад и был бы сыт, — он щелкнул пальцами, кукла дернулась, обмякла и застыла навечно.

— Замечательно! — с неким разочарованием подытожил я, глядя на уже мертвое тело моего бывшего собеседника. — Вечер насмарку, питание насмарку, так еще ты пришел и все за меня сделал, уж мог бы подождать, я, может, хоть какое-нибудь удовольствие получил бы от его зачистки.

— Это вряд ли. Не нуди, не твоя тема. Запускай время сам, вдруг получишь хоть какое-то удовольствие, и пойдем уже отсюда, — с легкой ухмылкой ответил он мне.

— Спасибо, премного благодарствую за столь щедрое позволение. — Я максимально демонстративно, показывая свою ненависть к Скуке, щелкнул пальцами. Время начало постепенно разгоняться, набирая свои обороты. Молибог лишь усмехнулся в ответ.

Когда мы подошли к выходу, время окончательно набрало свой ритм. Уже выйдя за дверь, мы услышали встревоженные крики людей, кто-то громко просил вызвать скорую помощь. Все это уже было бесполезно, медики установят смерть, вскрытие покажет остановку сердца. Сплошь и рядом в нашем мире.

— Сигаретку? — предложил Скука, когда мы вышли на улицу.

— Не курю, спасибо.

— Здоровье, что ли, бережешь? Что-то поздно ты задумался. — Он глубоко затянулся. — Знаешь, — выдохнув, продолжил он, — мне всегда было интересно. Как ты, вроде неплохой парень, попался ненависти на крючок? Знаю я тебя, конечно, только по Конторе и редким встречам, но для носителя ненависти ты довольно приятный парень, даже переживаю, что тебя задавят конкуренты.

— Знаешь, Скука, что? — не поворачивая голову в его сторону и смотря вдаль, задал я вопрос.

— Что? — он тоже смотрел вдаль. Солнце медленно уползало за горизонт, накрывая Москву красным закатом, делая тени длинными и похожими на героев фантастических ужастиков.

— Фамилия у тебя дурацкая, Молибог, серьезно, глупее фамилии не встречал. Удачи в отлове Кукол, — попрощался я с ним и пошел в сторону ближайшей станции метро, голодный, уставший, ненавидящий все и вся.

— И тебе хороших выходных, — ответил Скука, напомнив мне, что сегодня пятница. В моей нынешней жизни последний рабочий день не приносил столько радости, как прежде, дни недели вообще не замечались.

Хороший летний вечер еще больше раздражал мою ненависть своей прелестью. Ни она, ни я не могли понять, кого и за что мы ненавидим сейчас. Мы сошлись во мнении, что больше всего сейчас ненавидим Скуку Молибога за его дурацкую фамилию.

— Спишь? А я голодная, — тихий шепот вошел болью в висок, разбудив меня. Резко открыв глаза, мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать произошедшее. Можно было списать это на утренний, слишком реальный сон. Но что-то мне подсказывало, что это последствия голода, который напоминал о себе еще и легким недомоганием.

Повалявшись в кровати несколько минут в ожидании, пока поутихнет головная боль, и окончательно убедившись, что мне уже не уснуть, я встал с кровати.

Помятого, полусонного, с одним закрытым глазом и одним приоткрытым, ноги на автомате принесли меня на кухню, к холодильнику. Открыв который я уставился в его абсолютно пустое нутро, пытаясь осознать: «Какого черта мне тут надо?!»

— Ты совсем плох, я посмотрю, — раздался голос из угла кухни позади меня. — Вчера питание сорвалось, и ты решил колбаской голод заесть? До тебя никто не догадывался. Пойдем сходим в магазин, завернем полкило докторской, будем ее пытать и мучить, вдруг она тебя возненавидит, и ты легонько перекусишь, — в голосе чувствовалось нескрываемое злорадство.

— И давно ты тут сидишь? Не помню, чтобы рассылал приглашения, — не оборачиваясь, ответил я очередному незваному гостю.

— Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро, — плохо спародировал Винни-Пуха голос из угла.

— Прости, угостить нечем, меда не осталось, сгущенки никогда и не было, — указал я на пустой холодильник. — Что тебе надо? Хотя не отвечай, дай угадаю. Вечер у меня вчера был провальный, сижу голодный. Даже Скука надо мной потешался, чего тут не хватает? Точно, Злорадства! — закрыв холодильник, я обернулся.

Перед моим взором предстал невысокий мужчина среднего телосложения, среднего возраста и средней внешности, таких по нашей стране ходят миллионы. Идеальная внешность для тайного агента или чекиста. Одежда его была также абсолютно средняя: белая футболка без рисунка, синие джинсы без лейбла. Даже его черные носки были, как у миллиона других мужчин, с дыркой на месте большого пальца и легким душком, который не вызвал явного отвращения и рези в глазах, но четко давал понять окружающим, кто тут настоящий мужик.