Иннокентий Лаженицын - Носители. Сосуд [СИ]

— Ты хочешь сказать, ко всем конфликтам причастны носители? — я открывал для себя мир по-новому.

— Конечно, не ко всем, простые люди также опираются на чувства и стремятся удовлетворить свои амбиции. Более того, все самые известные и великие лидеры действительно были обычными людьми, только вот советники и приближенные у них были, как правило, носители. Кстати, это не самое страшное в нашей истории. Со временем общество все равно умнеет, и обычное, и наше с тобой. Посмотри сам, сейчас войны уже идут больше политические, официальные военные конфликты стараются минимизировать либо скрыть. Все поняли, что и своего стада, и соседского скоро не станет, если их так часто сталкивать лбами. И только все подумали, что стали умнее и научились жить в мире, появилась новая проблема. — Злорадство выдержал многозначительную паузу. — Дирижеры. Очень редкий вид носителя, который способен не только питаться чужими чувствами, как мы с тобой, но и стимулировать их у обычного человека. А теперь представь, что будет, если в нужный момент в чужой стране запустить стимуляцию, к примеру, ненависти, или злобы, или любого другого резко негативного чувства у людей?

— Революции, межнациональные конфликты, религиозные разборки, публичные казни правящих лиц, — ответил я на риторический вопрос Злорадства.

— Да, так оно и есть. И если раньше враг наш был виден на поле битвы, то сейчас мы удара ждем от своих же соотечественников, которых в нужный, или наоборот, совсем не нужный, момент простимулировали, — печально подытожил Злорадство.

— А откуда взялись эти Дирижеры? — наличие таких носителей было для меня действительно неожиданным открытием, их можно было назвать совершенными. Чисто теоретически они могли стимулировать чувство и им же питаться.

— Это те же носители, как и мы с тобой, просто умеющие чуть больше, — спокойно и как-то слишком обыденно ответил Злорадство.

— Ничего себе, чуть, да это умение дает огромные возможности, — я был поражен его безразличием к таким способностям.

— Спустя несколько столетий, если ты, конечно, проживешь столько, тебя перестанут удивлять многие вещи. О Дирижерах я сам знаю мало что, лично знаком только с одним, это, кстати, Сава Презрение. Как удивительно часто мы его сегодня вспоминаем, — подметил Злорадство. — Их навык уникален именно тем, что доступен он единицам, потому таких носителей особенно тщательно берегут. Больше мне и самому о них ничего не известно. Так что не спрашивай, где находится тайная школа по обучению дирижированию. Просто прими как факт, есть такие носители, которых по большому счету все ненавидят, но без них никак нельзя.

— Ладно, ясно все с ними, — я решил не допрашивать Злорадство дальше, даже если он и врал, что больше ничего не знает, расколоть бы мне его все равно не удалось. — Задам тогда свой вопрос, который волнует меня уже давно: откуда бессмертие и ментальные навыки у носителей?

— Нет никакого бессмертия, я тебя сейчас могу ударить в висок, и ты умрешь, — привел довольно резкий пример Злорадство.

— Ну хорошо, не бессмертие, отсутствие старения, не знаю, как это назвать.

— Все-таки ты особенный, — вздохнул наставник. — Прочие, получив силы, не задаются вопросом, откуда они взялись, просто радуются вечной молодости, защите от любых вирусов и инфекций, повышению физических показателей, да еще и ментальным навыкам в довесок. А тебе до всего нужно докопаться. Мой тебе совет: не лезь не в свое дело, и возможно, проживешь не меньше моего. Научись просто ценить то, что даровано тебе извне. Ты же не задавался вопросом, как так случилось, что на Земле сложились благоприятные условия для зарождения жизни?

— Нет, — честно ответил я, соглашаясь внутри себя с тем, что существовал довольно большой пласт вещей, о происхождении которых мне было ничего не известно, и мне было все равно.

— Вот и тут, просто восприми как божественную благодать, ниспосланную тебе за деяния твои благие.

Резкий телефонный звонок заставил нас дернуться. Злорадство взял трубку:

— Да. У него. Со мной. Ничего. Общаемся. Ясно, — закончив рубленый отчет, он положил трубку.

— Что случилось? — спросил я.

— Нас с тобой вызывают в контору.

— О как, мне вещи с собой собрать?

— Не собирай, у нас все просто: либо они не понадобятся, потому что отпустят, либо потому что уже не нужны будут.

— О таком меня не предупреждали, когда я соглашался.

— Ни черта ты не соглашался, не было у тебя выбора. Поехали в Контору. — Злорадство поднялся с табуретки.

Я встал следом за ним, сделал пару шагов и потерял сознание.

Организм носителя был практически совершенен. Нам не были страшны болезни, регенерация тканей происходила в разы быстрее, физические показатели превышали человеческие минимум в два раза. Нашей слабостью было лишь наше единственное чувство, которое и давало эту силу, такой вот замкнутый круг.

Потеря сознания — проявление слабости организма, значит, виною тому было мое чувство, а точнее, его голод. Такое происходило периодически с каждым носителем, особенно если его чувство было редким, как следствие долгого поиска донора.

Для меня это также не было в новинку, не считая того факта, что обычно это занимало не больше нескольких минут. Сознание отключалось, сигнализируя, что «топливо» на исходе, призывая меня как можно скорее найти источник пропитания. Сейчас же все было иначе.

Открыв глаза, я обнаружил себя стоящим у окна, что уже было довольно странно. Все краски были очень тусклы, с трудом удавалось различить цвета объектов, окружающих меня.

На улице шел дождь. Сильный ветер гонял пожухлые и полусгнившие листья. Черные точки зонтов в хаотическом танце искали убежища. По такой погоде трудно было понять, то ли за окном была поздняя осень, то ли ранняя весна.

Закончив рассматривать пейзаж, который совершенно не вписывался в рамки реальности, я отвернулся от окна. Моему взору открылась небольшая комната, в ней было все очень обычно. Письменный стол, стул, книжные шкафы с витринами, ковер — все было до боли знакомо. Но самым тревожным элементом комнаты была кровать, а точнее, мальчик, сидящий на ней. Этот мальчик был мне знаком очень хорошо, это был я.

Щуплое телосложение, бледноватый цвет кожи, сутулая спина, множественные синяки и царапины — все говорило о том, что этот мальчик переживал «лучшие» моменты своей жизни.

Все происходящее вокруг было слишком реальным, чтобы расценивать это как сон. Я ощущал деревянную, с небольшими трещинами поверхность стола. Мог почувствовать ворсинки ковра, даже запах квартиры, в которой мы с семьей тогда жили, ворвался в мой нос.

Мое созерцание комнаты и погружение в детские воспоминания прервал скрежет ключей во входной двери. От неожиданности мы, я и маленький я, дернулись.