Карен Уокер - Спящие [litres]

Перед ним рассыпаны горелые спички, отец истратил целую упаковку, принесенную из подвала, – подобное расточительство совсем не в его стиле.

– Из-за этой инфекции у меня мозги набекрень. – Налюбовавшись пламенем, он гасит спичку и бросает ее в груду других.

– Но зачем? – повторяет Сара.

Он прихлебывает пиво, достает новую спичку, медленно, заторможенно чиркает ею о коробок. Та не спешит загораться, но отец продолжает чиркать – настойчиво, методично.

Во мраке по-прежнему стрекочут вертолеты, однако, как выяснилось из новостей, репортеры ошиблись домом – они думают, что очнувшийся пациент обитает в белом особняке в паре кварталов отсюда. Особняк давно заброшен, хозяева уехали еще до рождения Сары, двор зарос дикими цветами. Наверное, телевизионщиков сбивают с толку заколоченные окна, именно они притягивают вертолеты. Сара весь день следит за трансляцией, в результате этот чужой дом, дом, чьи владельцы наверняка умерли, начинает казаться ей знакомым – как во сне, когда мы принимаем чуждые места за родные.

Пламя наконец вспыхивает. Отец машет кистью, и спичка гаснет.

– Мне снились сны там, в больнице, – произносит он. – Ничего подобного я раньше не видел.

Он снова прикладывается к банке с пивом, третьей по счету. Две пустые стоят на столешнице.

– Что именно? – подает голос Сара.

Отец хмурится:

– Ты о чем? – Как будто не он, а она подняла тему. После возвращения из больницы папа сам не свой, его мысли витают где-то далеко.

– Сны, – напоминает Сара. – Что именно тебе приснилось?

Он потирает бритый затылок – неторопливо, как будто исследует неизведанную территорию.

– Ответь, только честно. – Папа смотрит на нее в упор, на месте исчезнувшей бороды пробивается щетина. – Пока я спал, здесь не случалось пожара? Конкретно в библиотеке?

– Пожар был в лесу. – Поразительно, как он догадался, если спал мертвым сном? – Ночью, когда ты заболел.

Но отец лишь качает головой, раздосадованный непонятливостью дочери.

– Нет, я спрашиваю про пожар в помещении. Библиотека горела? Второй этаж. – Он закрывает глаза, будто силится вспомнить. – Или третий.

– Да вроде нет.

– Мне приснилось, что библиотека вспыхнула и пожар – пожар каким-то чудом разбудил больных. – Отец прикладывается к банке, шумно сглатывает. – Исцелил их, точно.

Он снова умолкает и берется за спички, поджигая их одну за другой. Периодически во взгляде мелькает затравленное удовлетворение из серии: «Ага, вот где собака зарыта».

– У меня какое-то странное чувство. С момента, как я проснулся, меня не покидает ощущение, что все идет наперекосяк. – Отец упорно чиркает спичкой, но та не желает загораться. – Сейчас, например. Ты только вошла, а мне казалось, что ты уже здесь, хотя тебя не было.

Все наперекосяк, все перемешалось, будущее наступает вперед прошлого.

Сара никогда не сомневалась в силе папиного воображения. Говорят, после травмы у людей случаются галлюцинации.

– Иногда, – произносит отец, – я вижу пламя до того, как чиркну спичкой.

Библиотека: на сотнях металлических шкафов, оттесненных к обшитым деревянными панелями стенам и панорамным окнам, пылятся десятки тысяч томов, вобравших всю человеческую мудрость.

В разделе классики можно прочесть о древнегреческих и древнеримских оракулах, о том, как много веков назад люди верили, что во снах им открывается будущее.

Этажом ниже, в разделе психологии, отыщется любопытный факт – в свое время Карл Юнг утверждал, что видел свою жену во сне задолго до их непосредственной встречи.

На том же этаже, в разделе философии, можно поломать голову над интересной теорией: якобы, если постичь истинную природу реальности, человек сумеет предсказывать будущее, поскольку каждое грядущее событие предопределяется прошлым – именно этой совокупности наш мозг не в состоянии уразуметь.

Наверху, в разделе физики, обнаружится масса статей, где настоящее, прошлое и будущее приравниваются к искусственным концептам, в действительности же все три существуют параллельно, но в разных измерениях.

Раздел лингвистики порадует аналогичными теориями, основанными на грамматике ряда языков. Так, в мандаринском диалекте глаголы используются исключительно в настоящем времени, а форм прошедшего и будущего просто нет.

Время существует только у нас в голове, считал святой Августин.

Но сейчас никому нет дела до книг. Правда, одно издание в твердой обложке подкладывают под шатающуюся кровать, на которой спит маленький мальчик – спит среди сотни других пациентов под сводами просторного читального зала.

Но даже если бы мы прочли библиотечный фонд от корки до корки, все равно останутся вопросы.

Вспомните Уильяма Джеймса [5] Уильям Джеймс (1842–1910) – американский философ и психолог, один из основателей прагматизма и функционализма. этажом ниже, в разделе философии. По его мнению, любая попытка постичь человеческий разум – все равно что включать свет в надежде лучше понять тьму.

Некоторые реальные события знакомы нам исключительно по ночным кошмарам. Поэтому, когда дым начинает заполнять читальный зал, на ум многим медсестрам приходит единственное слово – «кошмар».

Потом начнутся долгие полемики, почему не сработала пожарная сигнализация: подвела система или ею пожертвовали ради кардиомониторов и электроэнцефалографов?

Кто-то обвинит маски, чья текстура препятствует проникновению мельчайших микробов – и дымовых частиц. Если бы не маски, персонал наверняка уловил бы запах дыма до того, как огонь распространился по зданию.

В бесконечные мучительные минуты, предшествующие появлению пожарных, некогда спорить, кого спасать, а кого бросить на произвол судьбы. Люди сами принимают решение. Кто упрекнет медработников в том, что в первую очередь они спешат позаботиться о своих друзьях и близких?

В десяти кварталах Сара кормит котов, как вдруг врубается пожарная сирена. Кошки бросаются врассыпную, Сара мчится на чердачную площадку в поисках следов лесного пожара. Однако сквозь волнистое стекло открывается совсем иная картина – в точности как описывал отец: облако черного дыма клубится не над деревьями, а вырывается из окон библиотеки.

– Папа! – оцепенев, кричит Сара. – Папа! – Он не откликается. Сердце норовит выскочить из груди. – Прямо как в твоем сне.

Снежная тишина. Сон дарит Мэй прохладный, безмятежный покой.

Внезапно в блаженное забытье врывается грохот. Отчаянные крики. Мэй чудится, будто она проснулась в своей детской спальне, впрочем, иллюзия быстро рушится – помещение поистине огромное.

Еще паника. Люди носятся взад-вперед. Шум непривычно режет слух.