Дэвид Кепп - Ниже нуля [litres]

С инструментами они работали по очереди. Ты все равно не сможешь ударить как следует молотком шесть или семь раз подряд, не прервавшись, дабы унять болезненную дрожь в руках, словно только что отбил быстрый мяч узким концом биты. Дважды Кекс ударял отверткой слишком сильно. Бросив инструменты, он катался по полу, зажав ладони между бедер и демонстрируя размах и оригинальность своего запаса ругательств.

Наоми работала методично, рассчитывая силу и место удара. Она первой отколола последний кусок краски и полностью обнажила люк.

– Готово.

– Бери монтировку, – сказала Наоми.

Кекс вынул ее из шкафа и просунул в одно из четырех отверстий, равномерно расположенных вокруг люка. Металлический диск приподнялся со свистом от декомпрессии, когда спертый воздух снизу смешался с чистым наверху. Парень протолкнул монтировку дальше, надавил на нее посильнее и уложил ручку почти параллельно полу.

– Встань на нее! – попросил он Наоми.

Она сделала это как раз вовремя, ногой прижимая монтировку к полу всем весом. Кекс тотчас сунул пальцы в трехдюймовую щель между крышкой люка и основанием.

– Убери их, – пробормотала Наоми, но он не ответил, поскольку они уже находились там и другого очевидного способа поднять крышку все равно не было.

Вдобавок произнесла она это неуверенно, и он знал, что в действительности она имела в виду «Ну же, сунь туда пальцы!»

Они оба поймали волну. Вот и хорошо.

Кекс напряг мышцы, считая, что не зря потратил полтора года в качалке Эллсворта. Ему бы хотелось, чтобы это увидела и она (теперь-то он гордился собой: он изменился, ведь он, сколько себя помнил, всю жизнь был тощим). Но почти сразу же он почувствовал себя смешным и нелепым, пусть даже не пропускал ни одной тренировки. Может, ему не хватало привычного ощущения, которое накатывало после тренировок, когда ты переживаешь одновременно счастье и злость, и мир вокруг плывет. И, надо сказать, это было классно. Да, видела бы она его тогда, но он и сейчас выглядит неплохо, хм, мне показалось, или она только что уставилась на мой бицепс? О черт!

Кекс отвлекся, и хватка ослабла. Крышка люка начала опасно скользить, и он едва ее не уронил.

Он засунул пальцы поглубже, откинулся, согнув колени, и сдвинул крышку с мертвой точки. С трудом поставив ее на ребро, он хотел положить ее на пол, но мускулы были на пределе: идиот, почему ты не сделал этого раньше, когда мы были в форме?

Полностью поставив крышку на ребро, он оттолкнул ее, и она покатилась к стене.

Далеко, впрочем, она не ушла. Весила она килограммов девяносто и через пару метров развернулась и по дуге покатилась назад, прямо к ним. Они оба отскочили, а крышка погналась за ними, недовольная тем, что ее вырвали из спокойного сна. Металлический обод едва не задел их, описав по коридору последний предсмертный круг, и улегся почти туда же, откуда его только что извлекли. Это было бы смешно.

Крышка улеглась, как кружащаяся на столе монетка, издав тяжелый чугунный грохот, и наконец утихомирилась.

Когда стихло эхо, Кекс произнес:

– Знаешь, типа если оглянуться назад… Может, мне следовало ее просто подвинуть чуток?

– Ну, зато теперь мы это знаем.

Если бы он и так не любил ее, то влюбился бы сейчас – за то, что она не сказала, какой же он чертов идиот (как обычно говаривал его старик).

Наоми была немногословна и никогда никого не оскорбляла даже в шутку.

Она включила фонарик, тот, который взяли наверху, после чего они приблизились к краю отверстия и встали на четвереньки.

Она направила луч в темный круглый провал.

Свет оказался ярким, но никакого фонарика бы не хватило, чтобы осветить вертикальную цилиндрическую шахту, которая на протяжении девяноста метров уходила прямо в недра земли. Вдоль одной ее стороны была металлическая лестница. Целая тонна потревоженной, сдвинутой крышкой пыли клубилась в спертом воздухе, а ниже была кромешная тьма.

Они переглянулись. Спускаться явно никто не хотел, и уж конечно, никто не желал быть первым.

– Проверим метров пятнадцать и снова поболтаем? – предложила она.

– Сколько ступеней на лестнице?

Она осветила фонариком рифленые металлические ступени, что-то посчитала в уме.

– Пятьдесят, думаю. А что?

– Не знаю, я надеялся, это чем-то поможет.

Она снова направила луч в проем, теперь поближе к краям. Различила смутные контуры углубления в стене, слишком далеко, чтобы хорошо его разглядеть, но, по крайней мере, там была какая-то цель.

– Ок, давай дойдем вон до той штуки…

– Какой?

– Видишь?

Она жестом подозвала его к себе, и он присел рядом. Его ноги коснулись ее, слегка, но он остро это почувствовал. Наоми водила лучом фонарика вокруг контуров углубления в стене.

– Там, метрах в девяти отсюда. Мы дойдем до нее.

– А потом?

– Тогда и обсудим, что делать дальше. Если все нормально, лезем дальше. Если нет…

Он замахал руками.

– Ясно.

Кекс взял у нее фонарик, развернулся и начал осторожно спускаться по ступеням.

– Тебе необязательно идти первым.

– Я ведь джентльмен. Буду светить, чтобы ты видела, куда наступаешь.

– Признайся, что это очень круто.

– Угу. Это очень круто.

– Ты правда так думаешь?

– Нет, я просто повторяю то, что сказала мне ты. До встречи внизу, красотка.

Она рассмеялась, а он продолжил спуск.

Держаться только одной рукой оказалось сложнее, чем он предполагал, но Кекс так боялся уронить фонарик, что даже не рассматривал иные варианты.

Итак, правой рукой он крепко держал фонарик, а левая намертво вцепилась в вертикальный поручень лестницы. Через десять-пятнадцать ступеней он обливался потом, скорее от страха, чем от напряжения.

И вдруг его ум начал делать то, что умел лучше всего: он отвлекся, и Кексу пришла в голову мысль о падении. Сначала соскользнет нога, потом о перекладину ударится лодыжка, появится резкая боль от растяжения сухожилий, конечности разойдутся в стороны, руки судорожно вцепятся в поручни, пальцы затрещат, пытаясь удержать его вес, когда тело начнет падать. И наступит тот самый момент лишения опоры – Кекс зависнет на мгновение в воздухе (прямо как в мультике), его пальцы будут судорожно хвататься за пустоту, а ноги будут растопырены.

А он станет кричать? Или начнет падать тихо, с круглыми от ужаса глазами и ртом, раскрытым в форме идеальной буквы «О», с беззвучным воплем о помощи. В конце концов он погрузится во тьму, тридцать, пятьдесят, сто метров, и ударится о бетонный пол, сперва пострадают ноги: его собственные кости прошьют насквозь его тело и разорвут внутренности, берцовая, или бедренная, или как там ее, скользнет внутрь, пронзая сердце и подходя к основанию черепа.