Владимир Токавчук - Режим бога [litres]

Если немного абстрагироваться от реальности наступающей зимы, то вполне можно представить, что находишься в кабине звездолета, а мимо проносятся многочисленные звезды, сливаясь в туманности далеких галактик.

Андрей смотрел в окно, за которым стеной шел пушистый снег. Миссия, в которой, казалось, было столько значения, все больше приобретала бессмысленность и рутинность. И если работала хотя бы астральная бессмысленность, Зеттатеррон прекрасно знал, что на этом уровне действует своя эмоционально-чувственная, местами абсурдная – логика. Но бессмысленность носила физический характер – самый глухой и убийственный. Андрей чувствовал себя дон Кихотом, воюющим с ветряной мельницей. Окружающие считали его странноватым типом и увлеченно решали свои бытовые вопросы дальше, напоминая пассажиров поезда, сосредоточенных в вагонах на важных проблемах занятого туалета и пролитого чая, даже не подозревая, что их поезд идет в пропасть. Ведь мог же Вагин в последний момент дернуть стоп-кран и выйти? А странная проблема разговора с Соколовой о ее трагическом будущем? Как будто, это Андрею нужны ее ноги? Так тщательно он пытался подобрать правильные слова для предстоящей беседы.

По большому счету, вообще было неважно, чем закончатся все эти истории. Ведь все, что нужно было Богу – это опыт. Изнасиловал бы Вагин Хмелюк или не изнасиловал? С ногами Соколова или без ног? Может быть, изнасилованная Хмелюк и безногая Соколова даже интересней. В любом случае любому биологическому виду позвоночного животного отмерено на планете Земля несколько миллионов лет. А потом, когда все живое сгорит на планете, Солнце (видно, Атуму просто это окончательно надоест) превратиться в красного гиганта и поглотит Меркурий, Венеру, Землю… Единственный путь, имеющий хоть какой-то смысл – бесконечный путь в Паранишпанну. Где будет какая угодно Соколова и где ее не будет никакой. Но до Паранишпанны было еще очень далеко. И абсурдность заключалась в том: чтобы до нее добраться, нужно было спасать Хмелюк, Соколову и иже с ними. Вернув смысловую нагрузку своего существования, ликвидатор грешников сосредоточился на «текучке».

Андрей с неохотой ждал следующую встречу с Азейрасом. Он знал, что начнутся разговоры про провал, цепные реакции в физическом мире и тому подобное. У менталов, которые пытаются повлиять на людей, явно была нелегкая жизнь – люди эмоционально нестабильны и могут неожиданно поменять давно принятое решение буквально за десять-пятнадцать минут. Так было с Пригодиным, которого должен был пристрелить Раджабов, теперь нечто подобное произошло с Вагиным, который не смог дождаться вечера, хотя изначально и принимал решение исходя из вполне логичных раскладок. Приходилось импровизировать. И даже чуть-чуть применить свои сверхспособности. Зачем они тогда вообще нужны, если результат должен достигаться исключительно на людских пороках, которые нужно подогревать, максимум, задушевными разговорами? Тут хватит просто продвинутого ментала, а не физического супергероя, которого нельзя убить или посадить в тюрьму. В общем, у Зеттатеррона имелось свое мнение на счет степени вмешательства в ликвидацию грешников.

Но встреча была неминуема, и Андрей запросил данные у МИБ о месте и времени следующего контакта с медиумом. База ответила, что информация о явке отсутствует. И это в воскресенье, когда встречи, как правило, уже проходили. На вопрос: «Связано ли это с моим вмешательством в арест Вагина?» – МИБ констатировала: «Данные отсутствуют, уточните вопрос». Андрей махнул рукой и решил встретиться с Соколовой. Но погода совсем не располагала к прогулкам: ветрено, пасмурно, а холод закончился повалившим снегом. Возможно, поэтому Люба написала в ответ на предложение увидеться: «Приезжай к нам в гости. Познакомлю тебя с мамой. Мы испекли пирог».

Это означало, что Люба больше не держит от матери в секрете наличие у нее молодого человека. Андрей убеждался, что Азейрас был прав по поводу общения с Соколовой: дальше в лес, больше дров. Девушка воспринимала все адекватно, по-житейски (это и есть думать о «пролитом чае», а не о несущемся в бездну поезде). Есть парень, встречаемся, дальше: знакомство с мамой, свадьба, дети… Пусть даже не сейчас, а через несколько лет. Конечно, в этот раз Андрей просто написал, что приболел, и все решили остаться по домам, но ситуация с Соколовой сжималась пружиной. Копившееся внутри девушки недовольство должно куда-то вылиться, ведь с момента их знакомства прошло больше месяца, а общение зависло в стадии первых свиданий. МИБ сообщила, что девушка хочет развития отношений, но это было видно и без копаний в сокровенных мыслях Любы. Нужно как-то рассказать ей про метро. И чем раньше, тем лучше. Тянуть дальше – означало только усугублять ситуацию.

Андрей понял, что устал. Морально. Пора было «принять ванну», то есть поспать, или скорее – впасть в транс. Неожиданно пришло решение принять ванную в прямом смысле слова, Андрей набрал теплой воды, лег, и закрыл глаза…

Было совершенно неважно, что отражало зеркало. Обыкновенная покрытая серебром плоскость, висевшая в обычной ванной комнате со старым кафелем. Гораздо важнее то, что было написано на нем. Женской красной помадой. Надпись занимала почти все пространство и гласила: «Если Бог дарует жизнь, но все рано или поздно умрут, то может быть, Бог дарует смерть?» Эти слова звучали как эпитафия и смотрящий на них молодой человек, не видя за их смыслом свое отражение, предчувствовал, что произошло или произойдет что-то плохое. Ему всегда эта девушка казалась немного странной, а теперь еще и такая фраза. Нет бы, после ночи любви написать что-то романтичное, как сделали бы ее нормальные сверстницы, так нужно же испортить утро очередным чокнутым философским посылом. Посылом к кому? И с какой целью? Парень пошел включить чайник. Впереди – малоприятная процедура оттирания помады от зеркала. Но утренняя сигарета улучшила настроение. Молодой человек даже решил, что его желание расстаться со своей ненормальной подругой после увиденного в ванной, пожалуй, слишком эмоционально. Несмотря на то, что ей неплохо бы похудеть. Включив телевизор, он принялся за бутерброд. Шли местные новости, в которых неожиданно прервали репортажем о чрезвычайном событии в университете. Некто Любовь Соколова расстреляла час назад двоих своих одногруппниц. Вот это да! Эта же была его девушка! Та самая, странноватая, что написала перед тихим утренним уходом эту жутковатую фразу на зеркале. Да уж! Расстреляла… Молодой человек, застывший от шокирующей новости, подскочил и бросился к стулу, на котором лежала одежда. Судя по тому, что это была форма, парень работал в милиции. Он схватил портупею и, сделав паузу в пару секунд, раскрыл кобуру. Та была пустой. Его подруга совершила двойное убийство из его табельного оружия! «А-а-а-а!» – крик отчаяния перерастал в мычащий звук с какими-то нотами дребезжания…